Через некоторое время объявился лендлорд. Толпа поприветствовала его. Маме пришлось приготовить еду. Папа пошел покупать новую выпивку в кредит. Меня тискали и подбрасывали в воздух, пока у меня не заболели ребра, и все молились за меня. Фотографу вновь пришлось идти за камерой.
После важничанья и множества таинственных приготовлений, словно перед сеансом магии, фотограф поднял камеру. Он находился в окружении маленьких призраков и духов. Они вскарабкивались друг на дружку, чтобы поближе рассмотреть его инструмент. Они были так очарованы камерой, что взобрались на самого фотографа, сидели на его руках и стояли у него на голове. Фотограф был очень пьян и сделал три снимка с лендлордом. Когда он закончил, ему стало лень относить камеру на студию, и он повесил ее на крючок. Духи и дети собрались вокруг, показывая на нее пальцами и вскрикивая изумленными голосами.
Мужчины, которые были пьяны, стали громко ругаться. Некоторые женщины повели детей спать. Ругань была в полном разгаре, мужчины орали во всю глотку, и тут занавес расступился, опустилась тишина и в дом вошла мадам из бара. Лендлорд, заметив ее, испуганно вскрикнул. Все уставились на нее в пьяном молчании. Духи оставили камеру и слетелись к ней, окружив ее и держась чуть в отдалении. Женщина улыбнулась и благожелательно поприветствовала всех нас. Папа поднялся с места, тепло пригласил ее присоединиться к празднику, нашел ей местечко и начал рассказывать всем о фантастическом истоке ее легенды. Все уже знали эту историю и смотрели на нее как на августейшую, пусть и нежданную, гостью. Мама пошла готовить еду. Папа послал за выпивкой в кредит, но это было не обязательно, поскольку она принесла с собой шесть тыквенных бутылей пальмового вина в честь празднования моего возвращения. Когда огогоро, за которым послал Папа, прибыло, она взяла бутылку, резко привстала, рассылая волны тишины, идущие от чистой силы ее легенды и внушительной осанки. Она подняла мою руку и сказала:
– Так это тот мальчик, чье возвращение мы празднуем?
– Да, – ответила толпа.
– Так это тот мальчик, который пропал и был найден?
– Да!
Затем она повернулась. Ее большие глаза спокойно смотрели на меня. Она сказала:
– Дорога никогда не поглотит тебя. Река твоей судьбы всегда будет побеждать зло. Ты можешь уже узнать свой жребий. Страдания никогда не разрушат тебя, а сделают тебя сильнее. Успех никогда не собьет тебя с пути и не рассеет твой дух, но направит твой полет еще выше, к доброму свету. Твоя жизнь всегда будет удивлять тебя.
Ее молитва была так прекрасна, что после нее воцарилось молчание. Все изумленно смотрели на нее. Затем Папа, оправившись от потрясения, сказал:
– АМИНЬ!
Собравшиеся повторили это слово. Женщина, все еще стоя, сотворила возлияния, затем выпила полбутылки огогоро одним долгим глотком; ее большие груди дрожали в жаркой комнате. Закончив, она села, и ее мясистое лицо покрылось потом. Духи окружили ее, говоря о ней изумленными голосами.
Но она не могла оставаться долго. И когда, слишком рано для многих (они хотели раскрыть ее тайну), она поднялась и сказала, что ей пора возвращаться в бар, мы все пытались убедить ее остаться. Но она была недоступна просьбам. Папа поблагодарил ее за визит. Мама поблагодарила ее за молитвы и вино. Когда она подошла к двери, покачиваясь, как большой корабль, она остановилась, строго на меня посмотрела и сказала:
– У вас странный сын, мне он нравится. – И затем добавила мне: – Приходи ко мне как-нибудь, ладно?
– Приду, – ответил я.
Когда она вышла из комнаты, духи были с ней. Тем вечером мы узнали ее имя. Все ее звали Мадам Кото.
Глава 12
После всех возлияний наконец люди угомонились: мужчины спали на стульях, дети на полу, везде валялись бутылки, на подоконнике лежали обглоданные кости. Фотограф храпел нос к носу со спасенными ботинками Папы, а лендлорд пускал слюни, приманивая многочисленных мух. Я сидел, прислонившись к стене, то засыпая, то просыпаясь, окруженный свалкой человеческих тел, и вдруг вновь услышал сладчайшие голоса. Мои духи-спутники обольстительными до изнеможения голосами пели мне о верности нашему договору, о том, чтобы я не поддавался чествованиям людей, и просили возвратиться в страну, где празднования не знают конца. Они убеждали меня своими ангельскими голосами, и я почувствовал, как поднимаюсь над телами спящих пьяных мужчин и улетаю в ночь. Я парил на крыльях прекрасных песен по улице без малейшего понятия, куда меня ведут голоса. Я плыл сквозь заросли буша и очутился у колодца, который был закрыт широкой доской. На доске лежал камень. Я попытался его сдвинуть, но не смог. Я чертил круг за кругом над нашим районом. У меня заболела нога. Я остановился и увидел, что большой палец кровоточит. Я не испугался. Я не чувствовал боли. Вскоре я оказался на краю великого леса, тьма которого была богом. Я был готов войти в темноту, когда увидел черного кота, его глаза сверкали, как раскаленные камни. Потом послышались шаги. Я повернулся и наткнулся на массивную фигуру Мадам Кото.
Она поймала меня, подняла к своим тяжелым грудям и молча отнесла домой. Мама везде меня искала. Увидев нас, она бросилась навстречу, пронесла меня мимо спящих, мимо детей, дремлющих у стен, и мужчин, спящих на стульях, и уложила меня в кровать. Мадам Кото зажгла палочку с благовониями, закрыла окно и вышла с Мамой на улицу.
Я слышал, как Мадам Кото рассказывала ей, как она меня нашла. Я слушал храп мужчин. Мама благодарила Мадам Кото. Мои духи-спутники плакали. Я опять заснул и проснулся, когда услышал шум у двери. Кто-то вошел с лампой. Я видел лампу и ее свет, но не видел, кто ее несет по комнате. Позади лампы была темнота. Темнота поставила лампу на стол. Занавеска всколыхнулась. Я лежал и ждал. Ничего не происходило. Я смотрел, как Папа ходит от одной спящей фигуры к другой, будит их и заставляет расходиться по домам. Мужчины были такие пьяные, что им лень было пошевелиться. Детей приходилось уносить в тех позах, в которых они спали. Когда Папа подошел к фотографу и потрепал по плечу, бедняга вскочил и сказал:
– Что такое? Где восстание? Где моя камера?
Папа засмеялся. Фотограф затряс головой, пошарил камеру среди папиных ботинок и, не найдя ее, закричал. Наконец он нашел ее: какой-то проказник положил ее в пустой котел от мяса и обложил костями кабана. Он вытащил камеру, вытер рубашкой и быстро побежал в студию.
Когда разбудили лендлорда, тот потряс головой, подозрительно посмотрел по сторонам и спросил:
– Где моя рента?
Затем он полез на кровать и обхватил меня руками как женщину. Папа стащил его с кровати и выгнал в коридор, оставив на собственное попечение. В комнате проснулся бородатый мужчина, он интересовался – начался ли праздник и спрашивал – почему ему не дали кабаньего мяса? Плакали какие-то дети. Когда Папа вошел в комнату, бородатый попросил налить ему пива. Папа выгнал его. Только когда все ушли, мы воочию увидели последствия праздника. Наша одежда была везде разбросана. Сломано два стула. На полу было разбитое стекло и удивительно, что никто не порезался. Кого-то вытошнило наполовину в окно, наполовину нам в комнату. Во сне описались дети и везде пахло их мочой.
Гудели москиты. Папа зажег москитную спиральку. Мама подмела пол, развесила одежду, вымыла тарелки, ложки, потом выбросила кости. Затем дезинфицировала комнату. Папа сидел на стуле, медленно попивая и куря. Мама расстелила мат. Затем задула свечу и пошла спать.
Папа один сидел в темноте. Все время он говорил:
– Мы сдержали свое слово.
В комнате было только две точки света: москитная спираль, от которой кругами к потолку поднимался дым, и его сигарета. В какой-то момент я начал думать о нем как о сигарете, которая одна курится в комнате.
Ночью я увидел его как сверхсущество. Порой он просыпался и шагал по комнате, огибая спящий силуэт Мамы, его сигарета исчезала и появлялась снова. Я смотрел, как он ходит туда-сюда. Пока я наблюдал за ним, темнота расширялась. Я видел его сигарету в одном конце комнаты, а шагал он в другом углу. Он стал отделяться сам от себя. Я увидел множество Пап, курящих по разным углам комнаты. Я закрыл глаза. Когда я открыл их, уже было утро, и Папа спал на стуле. Я перевернулся. Я слышал, как он поскрипывает стулом. Когда я снова перевернулся, Мама уже была на ногах, мат убрали, комната была прибрана, москитная спираль стала просто алюминиевой подставкой и горкой пепла на столе, и Папа уже не спал на стуле.