На общественном уровне голод в Казахстане стал обсуждаться в конце 1980-х – начале 1990-х годов, когда ученые «обнаружили» ужасающие людские потери республики37. В десятилетие после обретения в 1991 году независимости тема голода господствовала как в деятельности ученых, так и в средствах массовой информации. В 1992 году Нурсултан Назарбаев (Нұрсұлтан Назарбаев), президент Казахстана, сам наследник советских времен, дал добро на расследование, и комиссия сочла голод в Казахстане геноцидом38. На этой волне интереса в 1990-е годы вышел ряд важных исследований. Вместе с тем многие тогдашние публикации повторяли советское объяснение голода, вводя лишь косметические изменения: Голощёкина обвиняли в том, что он воспроизводил бесчеловечные методы Сталина, добавляя им интенсивности с целью покарать казахов как этническую группу39. Голод начали называть «голощёкинским геноцидом». Эта фиксация на образе Голощёкина отчасти подпитывалась антисемитизмом: Голощёкин был евреем из бедной семьи, проживавшей в Витебской губернии, на западных окраинах России40. Некоторые казахстанские авторы, описывая поведение Голощёкина в ходе голода, использовали антисемитские клише, стремясь показать зло более выпукло41.
До недавнего времени число научных работ на Западе, посвященных казахскому голоду, было незначительным; даже основные этапы бедствия и его причины оставались неизвестными42. Этому молчанию есть немало причин. В 1920–1930-е годы лишь немногие иностранные путешественники посетили Казахстан. Если кошмарный украинский голод стал известен на Западе благодаря валлийскому журналисту Гарету Джонсу, то в Казахстане подобного очевидца не нашлось43. Спустя примерно пятьдесят лет, в 1986 году, благодаря публикации эпохального труда Роберта Конквеста «Жатва скорби» украинский голод вновь вернулся под софиты. На фоне обострения холодной войны Конгресс США создал комиссию по расследованию украинского голода44. С тех пор благодаря активности украинской диаспоры, выделяющей гранты институтам и центрам украиноведения в Северной Америке, история украинского голода остается на переднем плане. А среди куда менее заметной казахской диаспоры подобного движения так и не возникло. Как следствие, казахский голод, в отличие от многих других преступлений сталинизма, так и не стал частью антисоветского нарратива холодной войны. Последняя глава настоящей книги подробно расскажет, как нынешнее руководство Казахстана – после огромного интереса к голоду, пробудившегося в 1990-е годы, – по большей части прекратило публичное обсуждение этой истории, дополнительно снизив вероятность, что ее подхватят на Западе.
Некоторое замалчивание голода в Казахстане может объясняться также другими факторами – например, остаточным влиянием эволюционной теории, подразумевающей, что исчезновение кочевых народов, превращение их в оседлые общества – неизбежное следствие современности. В научной литературе казахский голод часто оказывается «неправильным расчетом», «культурным непониманием» или списывается на «постыдное пренебрежение Москвы» к последствиям ее политики: подобная интерпретация, как представляется, затеняет насильственную природу этого бедствия45. Возможно, одна из причин того, что западные ученые так долго пренебрегали голодом в Казахстане, кроется в живучем, но ошибочном представлении, что коллективизация казахов была ненасильственной – или по крайней мере не такой насильственной, как сталинские преступления против оседлых обществ. Если голод среди казахов был отчасти вызван «естественными» причинами, то специалисты по советской истории должны прежде всего докопаться до тех преступлений, которые являются полностью рукотворными.
Сравнительно недавно свои труды о казахстанском голоде опубликовала международная группа исследователей – француженка Изабель Оайон, итальянец Никколо Пьянчола и немец Роберт Киндлер46. Опираясь на обширный круг архивных источников и используя разные подходы, в частности социальный, политический и экономический, они внесли важный вклад в понимание и главных этапов голода, и факторов, вызвавших его, и последствий голода для казахского общества. Труд Оайон включает в себя то, что она называет «социальной историей» перехода казахов к оседлой жизни при советской власти: особое внимание уделяется здесь не централизованному принятию решений, а катастрофическим последствиям насильственного перехода к оседлости для казахского общества47. Книга Пьянчолы, напротив, зиждется на экономической истории, и именно этот подход он использует, изучая трансформацию двух кочевых пастушеских обществ, казахского и киргизского, при советской власти48. Наконец, Киндлер в своем труде изучает роль насилия в казахстанском голоде, досконально разбирая, по словам самого Киндлера, как разные акторы использовали насилие для установления «порядка»49. Хотя эти ученые придерживаются разных точек зрения на то, в какой мере Москва осознавала размах кризиса, все они утверждают, что она стремилась использовать голод для полноценного включения казахов в государство, находящееся под властью партии50.
37
См., например:
38
Комиссия заключила: «Размах трагедии был столь чудовищным, что мы можем с полным моральным правом назвать ее проявлением политики геноцида». См.: Насильственная коллективизация и голод в Казахстане. С. 6.
39
См., например:
40
Вполне вероятно, что его первоначально звали не Филипп Исаевич. По ряду сообщений, настоящие имя и отчество Голощёкина были «Шая Ицович-Исакович». См.: Центральный комитет КПСС, ВКП(б), РКП(б), РСДРП(б): Историко-биографический справочник / Сост. Ю.В. Горячев. М., 2005; Кто есть кто в Казахстане. С. 287. Подобно другим революционерам, представителям этнических меньшинств, Голощёкин, возможно, решил выбрать имя, которое звучало бы по-русски. Неясно, была ли его фамилия настоящей.
41
См.:
42
Важное исключение из правила – следующая статья:
43
44
В 1988 году эта комиссия в числе прочего вынесла решение, что «Иосиф Сталин и его окружение осуществили геноцид украинцев в 1932–1933 годах». См.: US Commission on the Ukrainian Famine. Investigation of the Ukrainian Famine. P. vii.
45
В кратком очерке о казахском голоде Норман М. Наймарк пишет: «В данном случае важнейшей причиной голода были не намеренные кровожадные действия со стороны властей, но постыдное невнимание Москвы к последствиям разрушения кочевой экономики в результате ее [Москвы] принудительной политики „седентаризации“» (
47
48
49
50
Пьянчола называет этот процесс «этатизацией», которую определяет как «включение казахов в государство, управляемое из Москвы» (