— Эй!
— Да, мэм? — мужчина оборачивается, и я вспоминаю, где его видела: на телефоне Айко есть их фото вдвоём. Позируют на фоне пышного торжества, для которого готовили еду. Моё сердце замирает.
— Ты ведь работаешь с Айко?
Он с ухмылкой кивает.
— Да. Меня зовут Джимми. Айко — мой деловой партнёр. Ищешь её?
— Что? Она здесь?
Он хмурится.
— Должна быть. Она никогда не пропускает вечеринки мисс Сан. — Он улыбается. — Мисс Сан так великодушна, всегда разрешает нам забирать домой остатки.
Я резко разворачиваюсь и, распихивая толпу локтями, устремляюсь к лестнице, ведущей в спальню. По дороге меня гложут мысли. Выходит, Айко знала обо мне, маме, о том, что мы умеем? Как давно?
Что хуже — Сео-юн знала про Айко с самого начала и водила меня за нос.
С силой толкнув дверь, вижу распростёртую на ковре Айко. Её жилет распахнут. Над ней сидит, скорчившись, Сео-юн в своём роскошном платье, её губы измазаны тёмным и поблёскивают. Она не удивлена моему вторжению.
— Дженни, любовь моя. Надеюсь, ты не против, что мы начали без тебя.
Она улыбается. Её помада размазана по подбородку, по безжизненному лицу Айко. Дышишь ли ты ещё, Айко?
— Отойди от неё, — говорю я хрипло.
— Как пожелаешь. — Она грациозно встаёт и большими плавными шагами идёт на меня. — Всё равно я закончила. С этим кусочком.
Из двери за мной доносятся звуки вечеринки. Бежать? Но мне надо спасти Айко.
Так что я запираю дверь и сладко мурлыкаю:
— Почему ты не сказала мне про Айко? Мы могли бы попробовать её вместе.
Сео-юн хохочет мне в лицо.
— Не проведёшь, Дженни. Твоя ярость ощущается через всю комнату. — Она протягивает руку к моему лицу, и я в ужасе впечатываюсь спиной в дверь. — Ты так красива в гневе. Вот она, последняя приправа к почти готовому блюду.
— Ты сошла с ума, и я тебя убью, — говорю я.
Она целует меня в шею, зубами цапарая горло. От её запаха ноги превращаются в желе.
— Я увидела тебя в её мыслях. Ты была невозможно вкусная, — шепчет она. Её гадкие мысли, шипя, обвиваются вокруг моей талии. Запястье пронзает боль, и, опустив глаза, я вижу, как одна из них уже грызёт мою кожу. — Я поняла тогда, что просто обязана тобою полакомиться.
Грохот и треск: о затылок Сео-юн разбивается фарфоровая лампа. Айко встала и стоит с мрачным видом. Её шатает.
— Отцепись от неё, — зло говорит она, голос чуть громче шёпота.
— Ах ты, сучка!.. — оскалив зубы, рычит Сео-юн.
Но я не упускаю шанса и вонзаю зубы во впадинку горла Сео-юн — прямо туда, где собирается складками мантилья мыслей. Я жую и глотаю, жую и глотаю, быстро и жадно. Её мысли теперь мои, они извиваются и бьются во рту, и я вижу мельком себя, Айко, многих других вроде нас, в различных стадиях растрёпанности. В различных стадиях готовности.
Когда-то ма сказала, что так ушёл папа: она случайно осушила его, да так, что он вовсе перестал существовать. Впервые в жизни я её понимаю.
Браслеты Сео-юн стучат по полу, пустое платье беззвучно опадает следом. Айко тоже падает, складываясь, как бумага.
Ох и объелась же я… Живот страшно болит, набитый скверными мыслями. И вместе с тем я никогда ещё не чувствовала себя такой живой. Во мне бурлят потенциал и неукротимая ярость.
Я ковыляю к лежащей Айко. Изо рта её, пачкая ковёр, сочится зломыслие.
— Айко, очнись!
Но она кажется выжатой, лёгкой, пустой. И даже не пахнет больше как Айко.
Я вздрагиваю от внезапного стука в дверь. Та говорит голосом распорядителя:
— Мадам, первое из основных блюд готово. Мистер Голдберг ждёт, что вы спуститесь и скажете тост.
Чёрт.
— Я… — начинаю я, но голос не мой. Взгляд в зеркало: ну конечно, оттуда на меня глядит Сео-юн, и спутанной массой обёрнуты вокруг неё жуткие мысли. — Я сейчас.
Я осторожно укладываю Айко на кровать, потом одеваюсь и выхожу. Сердце стучит в пятках.
В обличье Сео-юн я спускаюсь по лестнице в обеденный зал, где фланируют гости с тарелками в руках, и улыбаюсь чужой улыбкой. И если я слишком похожа на себя, ну что же — судя по тому, что я видела, глотая мысли Сео-юн, я не первая кандидатка в члены клуба, кто исчезает на подобной вечеринке. Я беру протянутый бокал вина, и, хотя внутри захожусь в крике, рука моя не дрожит.
На мне пятьдесят пар глаз. Из теней холодно мерцают глаза обслуги. Заметит ли кто из них? Поймёт ли?
— За ваше отменное здоровье и за сказочный обед. — Я поднимаю бокал, и все, как один, пьют.
В квартире Сео-юн темно. И гости, и обслуга убрались. Все двери заперты, все шторы задёрнуты.
Я притащила из кухни все банки, все контейнеры, все кастрюли и сковородки, и теперь ими заставлен весь пол спальни, они даже выползли в коридор и вниз по лестнице. Многие уже полны, их злобное содержимое шипит и нашептывает мне гнусные обещания. Я засовываю в рот пальцы, и меня рвёт в кастрюлю у меня на коленях.