- Ничего плохого?! – истерика усиливается, меня трясёт. – Эта девочка… Которую я только что видела… Она была здесь в комнате… Она… Она… Она твоя дочь?
Пит испытующе смотрит на меня. Затем кивает.
- Да. Если быть совсем точным – она… наша дочь.
Я резко показываю рукой на колыбельку.
- А это? Это тоже её?
- Нет, - спокойно отвечает Пит. – Это кроватка Мэтью. Нашего младшего сына. Он сейчас с Хэймитчем.
- Да причём здесь Хэймитч?! – взрываюсь я. – Что этот человек делает в моей жизни?
- Ты действительно ничего не помнишь, Китнисс?
Я бросаю взгляд на Пита. Мне так плохо. Я в такой растерянности. В таком отчаяние, что мне хочется сделать плохо и ему. Но внезапно осознаю, что парню сейчас, похоже, не на много лучше, чем мне. Пытаюсь взять себя в руки.
- Я помню, что мне шестнадцать. Сегодня День Жатвы. Первый День Жатвы Прим.
Пит Мелларк судорожно заглатывает воздух, словно пытаясь остановить собственную истерику.
- Значит, ты не помнишь абсолютно ничего, Китнисс. Абсолютно ничего.
После этого он, вместо того, чтобы утешить меня, поговорить со мной, неожиданно, молча, разворачивается и уходит, оставив меня одну. В полной растерянности. Отчаянно пытающуюся осознать откровенно пугающую меня действительность: Пит Мелларк – сын пекаря Мелларка - мой муж. И я уже родила тому самому мальчику с хлебом двоих детей.
Нет! К такому повороту событий я абсолютно не была готова.
========== 2. Не Гейл ==========
Я сижу у нас во дворе на качели Прим, которую я сам установил для дочки. Давно я уже не испытывал такого отчаяния. Доктор Роуз уехала полчаса назад. Сказала, что у Китнисс амнезия. Когда вернётся память и вернётся ли вообще – неизвестно. Это может произойти как уже сегодня, так и никогда.
Никогда. Такое страшное слово.
Мозг Китнисс «заботливо» заблокировал в её памяти всё то негативное, что сводило её с ума. Но вместе с этим он «отрезал» и всё то хорошее, что было между нами: нашу любовь, наших детей. Теперь я для моей Сойки-пересмешницы снова никто. Одноклассник, с которым она никогда не общалась. Сын пекаря Мелларка. Мальчишка из зажиточного квартала.
Одним словом – чужой.
Она зовёт Гейла. Ей нужен он. Меня захлёстывает ревность. Значит, в свои шестнадцать она его всё-таки любила. А я был для неё никем. Это чудо, что она вообще вспомнила, как меня зовут. Невольно усмехаюсь. Жизнь, словно издеваясь, показывает мне другой параллельный вариант своего развития: что было бы если…
Если бы в ту Жатву были названы не наши имена? Были бы мы вместе с Китнисс? Смог был я найти путь к ней, к её сердцу?
Ответ на поверхности: вряд ли.
Потому что у меня просто бы не было шанса заставить Китнисс заметить меня. Доказать ей свою любовь. И вот теперь, когда, казалось бы, все преграды между нами преодолены, мне надо всё начинать с чистого листа. И, если честно, я панически боюсь, что на этот раз у меня ничего не получится.
На крыльцо, с плачущим Мэтью на руках, выходит обеспокоенный Хэймитч.
- Пит, мальчишку покормить надо. Что будем делать? Отнести его Китнисс?
Встаю с качели.
- Не надо. Я сам.
Беру на руки полуторагодовалого сынишку, он немного успокаивается. Что-то лепечет мне на своём детском, словно жалуется.
- Сейчас пойдём к маме, мой родной. – Оборачиваюсь к Хэймитчу. – Покормишь Примроуз?
- Не вопрос!
- Только разогрей, пожалуйста, суп. А потом уже наворачивайте конфеты.
Хэймитч усмехается.
Я поднимаюсь с Мэтью на руках к Китнисс. На душе неспокойно: боюсь, что она оттолкнёт моего сына, откажется его кормить. Я могу пережить то, что она дистанцируется со мной. Мне не в первой. Но лишь бы только она не сделала, тоже самое с нашими детьми. Я панически боюсь, что нелюбовь Китнисс ко мне, перекинется и на наших детей.
***
Я лежу в кровати. Пытаюсь осмыслить услышанное. Голодных игр больше нет. Их запретили после революции, которую подняли трибуты. Деталей и имён я не знаю. Да мне это сейчас и не к чему. Я хоть немного успокоилась: моим детям не нужно будет участвовать в Жатве. И слава Богу! Остальное я уже переживу.