Отношение Рима к Германии — смесь неприятия и восхищения — можно считать квинтэссенцией культурных противоречий между севером и югом. Жизнь в лесу представлялась любившим порядок римлянам грубой и дикой, но она же несомненно и защищала от разложения, к которому в то время скатывалась римская цивилизация. Впрочем, презрение — в отличие от восхищения — было взаимным: когда орды «варваров» прокатывались по ухоженным римским провинциям, они не видели там ничего, достойного подражания. Города представлялись бесполезными и живущим в лесах германцам, и гуннским кочевникам из восточных степей: взяв очередной город, они выносили оттуда все ценности, сжигали его и двигались дальше27.
Первый, кто, оградив участок земли, придумал заявить: «Это мое» и нашел людей достаточно простодушных, чтобы тому поверить, был подлинным основателем гражданского общества.
Жан Жак Руссо28
Если города привлекали далеко не всех предков нынешних европейцев, то земля была товаром, который ценил каждый — и охотник, и кочевник, и горожанин. Разница состояла в том, как они ею пользовались. Германец мог держать несколько коров и свиней, но не тратил особых сил на их разведение. Он иногда расчищал поляну в лесу под пастбище для домашнего скота или диких оленей, но этим, собственно, все и ограничивалось. Необозримые лесные пространства не принадлежали никому. Эта была общая территория, где каждый имел право заниматься собирательством, охотиться или разводить свиней. Но на аграрном юге такая ситуация была немыслима. Возделываемая земля не могла так запросто одаривать ягодами, орехами или дичью — она требовала неустанного тяжкого труда и нуждалась в защите. Она должна была кому-то принадлежать.
Обработанными землями сельскохозяйственных поясов вокруг городов с самого начала владели городские элиты. Богатые шумеры сдавали землю в аренду крестьянам в обмен на определенные выплаты или труд — последний особенно ценился в период сбора урожая, когда рабочих рук постоянно не хватало29. В Афинах до установления демократического строя окрестности города тоже контролировала землевладельческая элита — ареопаг, чьи члены, используя труд рабов, производили масло и вино, в том числе и на экспорт. Такая система чуть не привела город к краху, поскольку ареопаг, как правило, не снисходил до менее прибыльной, но куда более необходимой культуры — зерновых. Впрочем, несмотря на алчность своих членов, ареопаг сумел удержать власть и при демократии в основном благодаря тому, что в него входил и сам законодатель Солон: он постановил, что право занимать высшие посты имеют лишь самые богатые граждане, то есть землевладельцы.
В Риме владение землей не было необходимой предпосылкой для вхождения во власть, но несомненно способствовало карьере в обществе, помешанном на статусе и престиже. Многие влиятельные римляне владели виллами в окрестностях столицы — это позволяло им наслаждаться уединенностью сельской жизни и одновременно не запускать дела в городе. Рассказ Плиния Младшего о его вилле на морском побережье близ Остии — с тенистыми портиками, ароматом виноградных лоз и теплым дуновением морского бриза — читается как отрывок из рекламного буклета какого-нибудь турагентства. Но римские виллы предназначались не только для приятного отдыха; чаще всего это были еще и сельскохозяйственные предприятия, где рабы выращивали для продажи на городских рынках ценные культуры вроде фруктов и овощей, а также птицу, рыбу и улиток. Агроном Варрон отмечал высокую прибыльность pastio villatica (усадебного хозяйства) и советовал владельцам заниматься обслуживанием торжеств: «чтобы добраться до такого улова, нужны тебе или публичное угощение, или чей-нибудь триумф... или обед коллегии; им теперь... нет числа, и от них вздуваются рыночные цены»30. В эпоху Августа окрестности Рима представляли собой бескрайнее море фермерских хозяйств, по словам греческого автора Дионисия Галикарнасского, почти незаметно переходящее в город: «Если кто-то захочет оценить размеры Рима, глядя на эти пригородные земли, он несомненно ошибется из-за отсутствия четких признаков, позволяющих определить, где кончается город и начинается пригород. Рим так тесно связан с сельскими окрестностями, что у наблюдателя возникает впечатление, будто город простирается до бесконечности»31.