"О каком деле ты тут толкуешь?". При этом он вплотную приблизился к старику и презрительно уставился на него. "Дело – это я! – вдруг заорал он. – Тебе понятно? Дело – это я! А ни кто-нибудь! Запомни это своей тупой, грязной, вшивой старой головой!".
Старик замешкался. Он хотел что-то сказать, но всё было напрасно.
Товарищ Хижняк продолжал, на этот раз, говоря сквозь зубы.
– Вы посмотрите на него, – показывая на старика пальцем. – Он пришёл сюда по делу! Смех, да и только!
Затем он снова повысил голос:
– Я повторяю: это моё дело! Я – представитель нашей любимой партии и правительства! Я…
– Но я только хотел…, – начал, было, старик.
– Заткнись! – перебил его товарищ Хижняк.
И после короткой паузы он угрожающе добавил:
– Рано или поздно я посчитаюсь с тобой.
Товарищ Хижняк состоял членом Коммунистической партии и являлся председателем комиссии Сотни. Внутри нашей Сотни он обладал всей полнотой власти. Выступить против него означало выступить против партии и правительства. Никто, за исключением вышестоящих товарищей, не мог пресекать его действия. Крича громче и громче, он угрожал, что застрелит каждого, кто посмеет выступить против коммунистической партии и правительства.
Потом он обернулся к моему брату Серёжке: "А ты сильный парень! Ты очень сильный парень. Наша любимая родина очень нуждается в таких сильных ребятах как ты. Как нам везёт, что у нас такое сильное подрастающее поколение". Затем он повернулся к мужчине с ружьём и жестом приказал тому приблизиться. И снова, обернувшись к брату, продолжил в том же тоне: "От имени нашей любимой Коммунистической партии и нашего народного правительства я объявляю тебя под арестом за нападение на должностное лицо, представляющее партию и правительство, при исполнении служебных обязанностей". После этого он приказал человеку с ружьём увести моего брата.
Мама не могла сдержать своего отчаяния. Плача, она старалась удержать Серёжу обеими руками, но не в состоянии справиться с четырьмя мужчинами, она потеряла сознание. Когда она очнулась,
Серёжку уже увели.
Спустя несколько минут, словно ничего не произошло, Хижняк продолжал "своё" дело.
– Ну, хорошо, – начал он. – Как вы уже знаете, мы пришли сюда по серьёзному делу. Да, по делу, как сказал наш товарищ.
И он насмешливо посмотрел на старого крестьянина.
– Действительно, дело очень серьёзное.
Мама поднялась на ноги и зачесала назад волосы.
– Прежде чем вы переёдёте к вашему делу, какое бы оно не было, я требую предъявить ордер на арест моего сына, – произнесла она спокойным и твёрдым голосом.
Мы все стояли в изумлении.
– Я всего лишь беззащитная вдова, – продолжила она. – Со мной вы можете делать всё, что угодно, поскольку у меня нет сил защищаться.
Но до тех пор, пока я жива, я протестую против вашего вторжения в мой дом.
Это было неслыханно. Наказанием за сказанные слова служили пожизненное заключение или смерть. Никто даже не помышлял требовать от властей предъявления ордера на арест или обыск.
Мамино требование вызвало истерический смех товарища Хижняка и его сподручных. Затем он подошёл к ней.
– Послушай, сестрица, не пытайся напугать меня. Меня никто не может запугать. Мне приходилось бывать в таких переделках…
Когда мама попыталась что-то возразить, он перебил её. Он дал понять, что знает, что произошло с её мужем, и что совсем несложно будет проделать то же самое и с ней.
– Я понимаю, что вы имеете в виду, – сказала мама, не меняя тона.
– Тем не менее, как гражданка своей страны, я требую справедливости.
– А теперь, – он наставил на нас свой пистолет. – А теперь, самая лояльная и патриотичная гражданка, вы арестованы. И ты тоже!
Он навёл пистолет на меня и рассмеялся. Нам приказали повернуться лицом к стене и так стоять.
Комиссия начала выполнять своё дело, что-то выискивая. Товарищ
Хижняк, всё ещё поигрывая своим наганом, казалось, целиком наслаждался "своим делом". Он даже заглянул в печь.
После завершения обыска в кладовой, товарищ Хижняк вошёл в комнату, где мама хранила свою одежду и ценности в запертом сундуке.
Мы вскоре услышали выстрел.
Мама и я вбежали в комнату. Товарищ Хижняк открывал сундук. Не утруждая себя поисками ключа, он выстрелом разнёс замок.
Миколашенька, мой младший брат плакал, забившись в угол.
Как только мы с мамой появились на пороге, Хижняк поднял свой наган и выстрелил у нас над головами. "Оставайтесь на местах!", – приказал он. Мы отошли, и он захлопнул дверь.
Через некоторое время товарищ Хижняк вышел из комнаты. В одной руке он держал книгу, а в другой – ценности, если только так можно назвать сентиментальные вещицы деревенской женщины. Это была память мамы о её девичьих годах.
– Ну, товарищ гражданка, потрудитесь объяснить, что всё это значит?
Мама ответила:
– Книга – это Библия, а всё остальное вы сами видите.
– От кого ты это всё прячешь? Как к тебе попали эти вещи?
– Вы прекрасно знаете, что это мои вещи!
Напрасно мама старалась объяснить ему, что Библию она не прятала, а всё остальное хранилось у неё долгое время, ещё до революции, и что в собственном доме у неё не было необходимости что-то прятать.
– Библия, – сказал Хижняк. – Спрятана с целью пропаганды религии, а ценности принадлежат не тебе, а твоим свёкру и свекрови. Кулак всегда останется кулаком, – добавил он многозначительно.
После этого он пояснил, что три моих дяди объявлены кулаками и арестованы. Завтра их увезут из села, а имущество будет конфисковано. "Делом" являлось обнаружение у нас в доме вещей, которые мои дядья могли бы спрятать. После завершения обыска комиссия удалилась.
Сбитые с толку и напуганные, нашей единственной мыслью были Серёжа и мои три дяди.
ГЛАВА 8.
Новость об аресте моих дядьёв оказалась сильным потрясением. Со дня смерти отца они являлись нашей опорой и защитой. Они всегда помогали нам материально и проявляли искреннюю заботу о нашем благополучии. Теперь на селе говорили, что их увезут куда-то далеко на север. Мы никак не могли взять в толк, почему самые работящие, всегда готовые прийти на помощь и честные жители села должны подвергаться таким гонениям.
Все три брата были крестьянами. Они обрабатывали свои пашни размером от шести до восьми гектаров, успевая при этом управляться с домашним хозяйством. Один из них, Гаврила, оказался более преуспевающим и сильно выделялся среди жителей села. Крыша его дома была покрыта жестью, что считалось признаком благополучия. Ему принадлежало несколько небольших подручных строений и хорошо ухоженный сад. Всё это вместе создавало впечатление, что он был богатым человеком. На самом деле, в отличие от многих своих односельчан, он отличался большой работоспособностью и трудолюбием.
После сбора урожая он обычно трудился на железной дороге или нанимался на дорожные работы, чтобы обеспечить самым необходимым свою семью.
Мои два других дяди тоже были обычными крестьянами. Каждый из них владел простой хатой с соломенной крышей и хлевом. Они сами и их дети ходили босыми, питались хлебом и картошкой и иногда сидели в темноте, потому что не имели возможности купить керосин для лампы. У них не было необходимости и средств для того, чтобы нанимать себе работников.
Несмотря на очевидные признаки бедности, мои три дяди были объявлены кулаками и высланы из села. Поэтому наш дом и подвергся обыску, рассматривалась и прощупывалась каждую мелочь, вплоть до клочков бумаги и печных горшков. Комиссия искала ценности. Эта
"деятельность" явно нравилась членам комиссии, на их лицах читалась гордость за проведение столь героического мероприятия.
Когда комиссия удалилась, нам разрешили остаться дома, и арест с нас был снят. Однако не было сил сидеть в четырёх стенах, не имея сведений о Сергее и дядьях. Мы предположили, что Сергей мог оказаться в тюрьме. Но в таком случае его могли бы убить или немедленно сослать в районный центр.