– Вы ответите за это в суде, – произнёс товарищ Черепин сквозь зубы, стараясь сдержаться. – Вас известят о дате судебного заседания. Но запомни, с тобой я разделаюсь рано или поздно!
Панас остался один. Он знал, что товарищ Черепин не бросается словами.
Что же такое "жлоб"? Этот вопрос не давал теперь Панасу покоя. Он и не думал, что это слово настолько оскорбительно, что за него надо человека привлекать к суду. Сам он слышал его много раз. Более того, его самого много раз так обзывали. Но он никогда не считал, что это оскорбление.
Товарищ Черепин сдержал своё слово, и сейчас Панас стоял перед народным судом. Черепин так увлёкся своей тирадой, что мы думали, он совсем забыл о сути дела. Затем, спустя почти час, он начал атаку на
Панаса. Голосом человека, подвергнувшегося страшному издевательству, он поведал всем, что во время исполнения своих служебных обязанностей гражданин Панас Коваленко унизил и дискредитировал его.
Все отметили, что он не назвал его "товарищем", обращением, применяемым только к лояльным гражданам. Мы уже знали, что это не сулит ничего хорошего. В нашем понимании Панас уже стал преступником.
Упомянув имя Панаса, он остановился и обвёл собравшихся взглядом, словно ища поддержки. Затем товарищ Черепин заговорил снова. Он описывал преступление Панаса возвышенным голосом. С каждым произнесённым словом преступление становилось всё больше и больше, а
Панас – меньше и меньше.
– Эта тварь, – он злобно указал на Панаса сразу двумя руками. – Не только проигнорировала указания партии, но ещё и оскорбила меня, представителя партии и правительства. И запомните, оскорбить меня – значит, оскорбить и унизить партию и правительство. Таким образом, он нанёс оскорбление нашему дорогому и любимому вождю и учителю, нашему дорогому товарищу…
Имя партийного вождя утонуло в громе аплодисментов.
Товарищ Черепин удовлетворенно огляделся. Панас понуро смотрел в пол. Когда аплодисменты смокли, товарищ Черепин объявил приговор:
Панас совершил настолько тяжкое преступление, что его необходимо передать на рассмотрение в Органы Госбезопасности и Верховный Суд.
У товарища Черепина всё выглядело гладко за исключением одного пункта: как мог Панас сразу оскорбить и товарища Черепина, и партию, и правительство?
– Как именно он вас оскорбил? – выкрикнул кто-то из угла.
– Что он такое сделал? – спросил ещё чей-то голос.
Зал оживился. Многим не терпелось узнать, что же произошло между
Панасом и товарищем Черепиным.
Кто-то даже спросил, а были ли свидетели случившегося. Сначала товарищ Черепин спокойно обвёл собравшихся взглядом. Затем он поднялся с места и выпил воды. Заглянув в пустой стакан, словно желая убедиться, что он действительно пуст, он медленно поставил стакан на место, и, кашлянув в кулак, прозвонил в колокольчик, призывая к тишине и порядку. Всё сразу же замолкло, и установилась мёртвая тишина. Все боялись даже пошелохнуться. Мы ждали, что же он скажет.
Но товарищ Черепин не торопился. Он пронзительно посмотрел на аудиторию, как будто хотел всех загипнотизировать. Затем начал говорить:
– Поскольку по своей сущности преступление гражданина Коваленко таково, что оно дискредитирует нашу любимую партию и правительство, и меня, как их законного представителя, то не считаю уместным повторять это публично.
На какой-то момент повисла молчание. А потом ясным голосом он добавил:
– Я ещё раз повторяю требование. И это является требованием нашей любимой партии и правительства.
Нет необходимости сомневаться в злонамеренном преступлении обвиняемого, а поэтому его дело направляется в Органы Госбезопасности и Верховный Суд.
Он закончил своё пояснение и намеренно сделал паузу, словно ожидая каких-то возражений. После этого он что-то сказал Сидору, судье. Это была команда приступить к судебному слушанию. Но мы уже поняли, что
Панас был уже приговорён ещё до начала судебного разбирательства.
Сидор, как и в предыдущем случае, не знал, что сказать и растерялся.
Теперь он беспомощно смотрел то на обвиняемого, то на товарища
Черепина. Товарищ Черепин что-то подсказал ему на ухо, и Сидор обратился к обвиняемому и произнёс:
– В своей патриотической речи товарищ Черепин утверждает, что вы неуважительно отозвались о наших партии и правительстве, и о самом товарище Черепине. По какой причине вы это сделали?
– Ни по какой, товарищ… Не было у меня причины, – сердито ответил Панас.
Судья Сидор, взглянув на товарища Черепина, поправил Панаса:
– Товарищ судья.
Панас нехотя повторил поправку судьи. Но обращение подсудимого к судье не устроило товарища Черепина, и теперь он поправил обоих:
– Просто судья.
Панас хмуро повторил.
Затем судья продолжил допрос:
– И почему вы это сказали? – спросил он вежливо, как будто отец бранил сына за невинную шалость.
– Что?
– Вы знаете, что.
– А…, вы имеете в виду "жлоб"?
Вот оно что! Ненамеренно Панас обнародовал то, что не решался произнести публично товарищ Черепин.
Ответ Панаса произвёл сенсацию среди собравшихся. Некоторые не могли удержаться от смеха. Испуганный Сидор тщетно старался призвать к порядку. Возбуждение только нарастало. Даже товарищ Черепин растерялся, но он не ждал долго. Быстро вскочив с места, он стал трясти колокольчиком, призывая к порядку, но шум не затихал.
Несколько секунд молчал, словно не зная, что предпринять. Затем, подняв руки, он заорал во весь голос:
– Партия и правительства не потерпят здесь никакого бунта!
Сразу наступила тишина. Товарищ Черепин намеренно медленно обвёл всех взглядом, а потом начал говорить медленно, тщательно произнося каждое слово:
– Вы все товарищи видели и слышали, что он опять это сделал! – указал товарищ Черепин пальцем на обвиняемого. – Это типичный враг народа. Они используют любую возможность, чтобы очернить наших любимых партию и правительство. Как вы знаете, я не хотел обнародовать суть оскорбления, потому что я не желал подвергать партию и правительство злонамеренной публичной клевете!
Товарищ Черепин остановился на мгновение. Тяжёлое чувство повисло над аудиторией. Все молча склонили головы. Мы все очень хорошо знали, что участь тех, кому привешивают ярлык "враг народа", была предрешена. У них не остаётся ни малейшего шанса оправдать себя.
– Я повторяю, – продолжал товарищ Черепин, высоко подняв голову. -
Я не хотел разглашать лживую клевету на любимых партию и правительство и на вас. Я говорю "на вас", потому что Коммунистическая партия и Советское правительство – это вы.
В этом было что-то новое: он вовлёк нас в это дело, и это было странно слышать, потому что мы не чувствовали себя оскорблёнными.
Наоборот, мы сочувствовали Панасу.
Товарищ Черепин завёлся опять:
– Но он, обвиняемый, использовал этот уважаемый суд, чтобы публично повторить своё злодеяние!
Мы приготовились выслушать ещё одну патриотическую речь, но вдруг услышали голос Панаса.
– Люди добрые! – закричал он отчаянно. – Вы сошли с ума! Я не сказал ничего такого запрещённого, чего бы нельзя было здесь повторить.
Но никто не выступил в его поддержку. Все хранили молчание.
Товарищ Черепин внимательно следил за собравшимися.
– Нет, ты сказал, – заявил он после минутного молчания.
И начал собственный допрос, совершенно игнорируя судью Сидора, который глупо переводил взгляд с товарища Черепина на Панаса.
– Скажите, как вы осмелились так обозвать партийного работника? – повелительно спросил он Панаса.
Ответа не последовало.
– Что, нечего сказать в своё оправдание?
Панас что-то очень тихо произнёс, но никто не мог его расслышать.
– Вы сознательно обозвали меня, партийного представителя,…сами знаете как?
– Товарищ Черепин…, – начал Панас.
– Я вам не товарищ! – заорал товарищ Черепин. – Сколько раз это нужно повторять?