– Ну, ладно…, – пробормотал Панас.
– Я ещё не закончил! – продолжал кричать товарищ Черепин.
– Я думал…, – снова пытался что-то вставить Панас.
– Никого не интересует, что ты думаешь. Считается только то, что ты говоришь, – оборвал его товарищ Черепин.
Выдержав паузу, он продолжил:
– Может быть, ты и не собирался обозвать меня, партию и правительство… сам понимаешь, как…
– Я думал…, – начал Панас.
– Я имею в виду, что ты погорячился. Так?
Было ясно, что товарищ Черепин хотел, чтобы Панас публично признался, что он не хотел оскорблять его и извинился бы.
– Да, да… Так оно и было… Я не хотел…
Мы все видели, что Панас совсем растерялся. Он продолжал повторять: "Я не хотел, я не хотел…".
Товарищ Черепин расплылся в улыбке. Он знал, что его враг сломлен.
После очередной многозначительной паузы он, наконец, повернулся к
Сидору, и что-то прошептал ему на ухо.
Но в среде собравшихся опять росло волнение. На этот раз люди хотели знать, что же означает слово "жлоб".
– Что такое "жлоб"? – громко выкрикнул кто-то.
Едва ли кто-нибудь знал, что это такое. Панас объяснил, что он не знает значения этого слова. Сам он впервые его услышал в городе: кто-то обозвал его "жлобом", когда он стоял в очереди за хлебом.
Не было сомнения, что товарищ Черепин прекрасно знал значение этого слова, но продолжал настаивать, что оно сильно оскорбляет его лично и партию.
Мне казалось, что я знал, что это значит, и не мог удержаться, чтобы не крикнуть:
– Требуется объяснение!
И не дожидаясь разрешения, я выпалил:
– "Это не украинское слово, а русское. И значит оно "невежественный грубиян". Только позже я узнал, что это слово было еврейским, и оно обозначает полностью непутёвого, на котором даже новый костюм висит как лохмотья; который роняет крошки еды, отпускает дурацкие шутки и всё это не специально, а потому что он просто недоделанный.
После такого моего стремительного объяснения стало очевидным, что
Панас не виновен в том, в чём его обвинял товарищ Черепин, и вообще он ни в чём не виновен. Но ему это уже не помогло. Победила настойчивость товарища Черепина, и народный суд признал Панаса виновным в нанесении оскорбления не только товарищу Черепину, но также партии и правительству, а поэтому дело передавалось в
Верховный Суд.
Больше мы никогда не видели Панаса. Но с этого времени мы стали звать товарища Черепина "товарищем Жлобом", конечно, за глаза.
ГЛАВА 14.
Одной из самых странных сторон колхозной жизни было проведение различных компаний для разрешения множественных проблем. В последующие годы не проходило ни одного дня, чтобы мы участвовали в той или иной компании.
Например, с наступлением весны объявлялась посадочная компания.
Все должны были принимать в ней участие: мужчины и женщины, молодые и старики, здоровые и больные. Эта компания, растянутая на весь сезон, плавно переходила в последующую компанию – по сбору урожая.
За ней следовала компания по посадке озимых. Четвёртой компанией была зимняя компания, которая подразумевала подготовку к новой весенней посевной.
При проведении этих компаний, колхозников вовлекали одновременно и в другие компании. Это могли быть компания по сбору налогов, компания по добровольной сдаче зерна государству и многие другие.
Проводимые в одно и то же время или следующие друг за другом, эти компании назойливо входили в нашу жизнь.
Помимо этих компаний, обременявших нас в течение всего трудового дня, мы были опутаны ещё постоянной говорильней. Это красиво называлось "проблемами" и "вопросами". Темы были такие: "Проблемы плодородия", "Вопрос поднятия плодовитости свиней", "Проблема увеличения надоев коров", "Вопрос яйценоскости кур" и тому подобное.
Мягко говоря, наивно было ожидать увеличения производительности сельского хозяйства, развернув наступление лозунгами и постановкой вопросов. Но для нас каждая такая компания со связанными или отвлечёнными проблемами и вопросами, только становилась лишним поводом для нахождения виновных в её невыполнении.
Задачи партии и правительства по коллективизации можно сформулировать несколькими фразами: плохое надо преобразить в хорошее, из немного надо сделать много, маленькое должно стать большим. Достижение целей ничем не ограничивалось, и поэтому никто не считался с человеческими затратами, выраженных в поте, страхе и унижении.
От колхозников требовалось не просто участие, а радостная готовность и энтузиазм в выполнении поставленных задач. Малейшее проявление равнодушия воспринималось подозрительно, потому что это расценивалось как оппозиция к официальной политики, и, следовательно, саботаж, как говорили коммунисты.
Среди всего этого вороха компаний, проблем и вопросов, мне больше всего запомнилась "Лошадиная" компания. Это событие было самым невероятным и нелепым, а для некоторых оно стало самым трагическим.
Коллективизация требовала полного обобществление домашнего скота.
Каждый крестьянин при вступлении в колхоз обязан был передать колхозу всю свою домашнюю скотину. Естественно, каждый предпочёл при этом иметь наименьшее количество скота. Многие перед лицом такой ситуации забивали свой скот до того, как их насильно вынуждали стать колхозниками. Некоторые пытались продать или обменять своих животных. Но не всё могло быть проданным, и эта оставшаяся скотина загонялась в колхозные стойла, переходя в собственность колхоза.
Если смерть предпочесть жизни в полной нищете, то колхозные животные могли бы позавидовать судьбе забитого колхозниками скота, поскольку колхозная ферма стала прямой дорогой на кладбище. Корма заготовлялись небрежно, и их часто просто не хватало. А колхозники, лишённые права владельцев, оставались равнодушными к судьбе колхозного скота.
Результаты оказались катастрофическими. Плохой уход и болезни за одну зиму погубили сотни лошадей в нашем селе. В результате возникла ещё одна проблема, поскольку лошади составляли основную тягловую силу. Именно эта проблема и заставила начать "Лошадиную" компанию в нашем колхозе.
За день до собрания поползли слухи, что товарищ Черепин, вернувшийся с районной партийной конференции, намерен донести до сведения всех колхозников важную новость. Конюхи считали, что на предстоящем собрании речь пойдёт о лошадях. Поводом к таким размышлениям было посещение конюшен товарищем Черепиным сразу же после приезда с конференции.
Собрание, как всегда, проводилось в бывшей церкви. Когда мы с мамой подошли, собрание уже началось, и помещение было забито до отказа. Как обычно, говорил товарищ Черепин.
Он сыпал всё теми же словами и стандартными фразами. Захлёбываясь словами, он возвеличивал классовую борьбу и мировую пролетарскую революцию. Это было его любимое разглагольствование, которым он умело жонглировал, пока собравшиеся привычно ждали, когда начнётся основное представление. Спустя час, товарищ Черепин, наконец, сменил тему и приступил к главному вопросу повестки дня.
Напомнив нам, что Советский Союз должен догнать и перегнать все капиталистические страны, особенно – Соединённые Штаты Америки, он подчеркнул, что важная роль в этом соревновании отводится лошадям.
Причина, по которой слово "лошадь" заменила слово "трактор", на который ещё совсем недавно возлагались большие надежды, определялась на самом высоком партийном уровне. Такие крутые повороты политики партии колхозникам не разъяснялись.
– Лошади, товарищи, лошади и ещё раз лошади! – выкрикивал товарищ
Черепин. – Наше родное
Отечества и наша любимая партия нуждаются в лошадях!
Он остановился ненадолго, впиваясь взглядом в собравшихся. А потом медленно, но ясно произнёс, говоря сквозь зубы:
– Нам нужно больше лошадей, хороших лошадей, товарищи! Эта наш лозунг сегодняшнего дня!
Новый лозунг, на самом деле, только заменил старый в привычной говорильне. Всего несколько недель назад товарищ Черепин предсказывал процветание настоящего и следующих поколений, если колхозники "увеличат производительность свиного поголовья".