В другой раз, говоря о "продуктивности коров", он подчеркнул, что если колхозники разрешат "молочную проблему" – и в их интересах её разрешить – Советский Союз станет "страной обетованной с молочными и медовыми реками".
На предыдущих собраниях слушателям удавалось сдерживать свои эмоции до конца собраний и давать им волю только после, давясь со смеха или критикуя услышанное.
Нелепость "лошадиной речи" не отличалась по глупости от подобных других речей. То, что лошади имеют большое значение в сельском хозяйстве, никем не оспаривалось. Но ни один член колхоза, к которому обращался товарищ Черепин, не являлся больше владельцем лошадей. Все лошади стали общими. А теперь товарищ Черепин разразился речью, призвав крестьян каким-то образом увеличить поголовье лошадей. По крайней мере, мы именно так его поняли.
– Мы должны разрешить лошадиную проблему! – повторил товарищ
Черепин. – И, говоря диалектически, чтобы вырастить лошадь, для начала надо завести жеребят. Наше будущее, товарищи, зависит от лошадей, и верхом мы легче и быстрее достигнем наших целей!
Над услышанным следовало призадуматься. Конечно, никто из нас не знал, что означало слово "диалектически". Поэтому эта часть сказанного для нас осталась непонятной, по крайней мере, для меня.
Но вторая часть оставалась ясной. Все мы знали, как растить лошадей.
Я даже представил товарища Черепина верхом на лошади, скачущего за
"целью". Но что именно он пытался сказать нам?
Низким голосом, после паузы, во время которой мы должны были оценить важность его заявления, товарищ Черепин продолжил:
– Но, товарищи, даже здесь мы не застрахованы от вредительства со стороны классовых врагов.
Этот самый важный фактор нашего существования стал пропитан контрреволюционной активностью капиталистических элементов.
Боль страха сменилась болью жалости к колхозным конюхам. Вина ложилась на них.
Голос товарища Черепина опять зазвенел, и собравшиеся замерли, каждый старался спрятаться за спину впереди сидящего.
– То, что в нашем колхозе орудуют враги народа, установленный факт. Сколько жеребят у нас в конюшнях? Вы даже не знаете! А сколько появится в будущем? Вы можете мне сказать?
И, подождав немного, он сказал:
– Нет, не можете!
Все молчали. Каждый старался подавить в себе и не показывать охвативших его чувств. Как нас научил опыт прошлого, непроизвольное проявление эмоций, неважно, по какому поводу, щедро "награждалось".
Поэтому сейчас, обвинённые товарищем Черепиным в "низкой производительности колхозных кобыл", все жители села сидели в полной тишине.
– Пятнадцать! – прокричал он. – Только пятнадцать жеребят на весь колхоз!
Незнание товарищем Черепиным сельского хозяйства и бедность словарного запаса создали ситуацию, комичную для крестьян, но жалкую и трагическую для его жертв. Пользуясь человеческими понятиями, имея в виду кобыл в колхозных стойлах, он спросил, сколько из них были беременными. Старший конюх, кому был адресован этот вопрос, хохотнул, услышав слово "беременные". В этом была своя необычность.
Ведь полагалось выслушивать партийные речи с таким же вниманием и почтением, как проповеди священника.
Как только главный конюх рассмеялся, товарищ Черепин бросил на него взгляд, а потом уставился на собравшихся. Затем он театрально отпил немного воды. Конюх сник, под строгим взглядом партийного начальника его весёлость быстро исчезла. Он только теперь понял трагичность ситуации, но было уже поздно.
– Вы смеётесь, – выпалил товарищ Черепин. – По-вашему, это смешно.
Мои слова развеселили вас. Слова партии и правительства веселят вас!
Его голос зазвенел сердито, а глаза бешено сверкали.
Побледневший конюх, ища выхода из создавшегося положения, пытался что-то сказать. Подняв руки, он пробормотал:
– Я… Я только хотел сказать, что…
– Пока я здесь представляю партию и правительство! – заорал со злостью Черепин.
Сознавая, что его дела совсем плохи, конюх выдавил из себя короткое извинение перед товарищем Черепины, пока тот не приказал ему совсем замолчать.
– Я засмеялся, потому что о лошадях не говорят "беременная"…
Кобыла может быть жеребая!
Конюх не договорил. Вероятно, он не мог подобрать соответствующих слов. Тем не менее, он опять извинился за своё "ребяческое поведение", утверждая, что засмеялся он без всякой цели, и, прося прощения за то, что прервал такую прекрасную и патриотическую речь.
Закончив свою мольбу, он огляделся испуганным взглядом вокруг, словно ища сочувствия и поддержки. Жители села устремили свои взгляды на товарища Черепина, и обвиняемый болезненно почувствовал своё одиночество. Собравшиеся хранили молчание и ждали продолжения от товарища Черепина.
– Как видите, товарищи, – он, наконец, нарушил тишину. – Событие, которое только что произошло является наглядным примером того, что товарищ Сталин…
Громкие и продолжительные аплодисменты прервали его речь.
– Товарищ Сталин…
Кто-то опять захлопал в ладоши, но на этот раз он проигнорировал аплодисменты и продолжал:
– …Товарищ Сталин называет таких людей пособниками врагов народа.
Он намеренно замолчал и оглядел собравшихся. Затем его взгляд устремился на главного конюха:
– Будьте любезны, объясните мне, почему нет или всё-таки есть, как бы вы их там не называли, кобылы?
Почему, а? Поясните, пожалуйста. Не можете! Нечего объяснять. Всё ясно.
Взволнованный конюх сорвался со своего места, намереваясь, что-то сказать. Затем передумал, сел и поднял руку. Но никто не обращал на него внимание. Товарищ Черепин продолжал:
– И как могут кобылы, содержавшиеся в изоляции, на плохом корме стать, как бы вы это там не называли?
Он быстро проглотил последние слова и пошёл дальше:
– Нет, нет и тысячу раз нет! Никогда! И классовые враги это знают.
Даже очень хорошо знают. Именно поэтому кобылы содержаться отдельно от жеребцов, и их накрепко привязывают в стойлах. Всё это вместе и объясняет, почему производительность наших кобыл такая низкая, и почему у нас так мало жеребят колхозе! Поэтому в нашем колхозе никогда не будет много лошадей, до тех пор, пока эти враги народа орудуют в наших конюшнях.
Товарищ Черепин закончил свою речь в атмосфере удовлетворения и табачного дыма. Он отпил воды и сел на своё место. Только уже после полуночи, когда выступили все члены партии, заклеймив врагов народа и переложив всю вину на конюхов, собрание подошло к концу. Наконец, комсомольский вожак зачитал окончательное решение. Насколько я помню, оно гласило:
Беря во внимание отчёт представителя партии товарища Черепина, относительно указаний районной партийной организации начать "Лошадиную" компанию по всей области, мы, члены колхоза имени Ленина, решили незамедлительно включиться в выше названную компанию.
Начав "Лошадиную" компанию, мы торжественно обещаем нашей партии и её дорогому и мудрому…
Конец предложения потонул в грохоте аплодисментов. Но после восстановления тишины, он повторил:
" Мы обещаем достигнуть ста процентной плодовитости наших кобыл!".
Последовал шквал аплодисментов. Решение было единогласно принято.
На следующий день все конюхи были освобождены от занимаемых должностей и переведены на полевые работы. Главного конюха увезли в районный центр, и больше мы его никогда не видели.
Условия содержания лошадей радикально изменили. В соответствии с указаниями товарища Черепина "дать кобылам шанс зачать жеребёнка" все лошади держались в стойлах непривязанными. Это был строгий приказ товарища Черепина.
Хотя подобные перемены произвели во всех колхозах в соответствии с планами "Лошадиной" компании, трудности с лошадьми преодолены не были, по крайней мере, в то время. Сельские шутники острили, что проблема не двигается с места, потому что партийные и правительственные инструкции продолжали не учитывать важную деталь.