Закончив чтение и пояснения совместного постановления, товарищ Тысячник перешёл к расхваливанию колхозного строя. Он очень старался доказать, что посредством колхозов, СССР в скором времени догонит и перегонит Америку и Европу по хлебозаготовкам. Хорошим доказательством того, сказал он, является увеличение урожая зерновых в 1930 и 1931 годах. В заключении он выдвинул требование, чтобы план 1932 года по сбору зерновых был выполнен любой ценой. Надо будет отрапортовать сразу же после уборки урожая, не дожидаясь января 1933 года, как записано в постановлении. Сделав это, мы, таким образом, подтвердим свою преданность коммунизму. На этом собрание закончилось. Ни вопросов, ни обсуждения не проводилось. Каждый видел, что товарищ Тысячник и его свита, торопились уйти. Они не хотели слышать о том, что мы голодаем.
Речь товарища Тысячника не произвела на нас впечатления. Для нас ничего не значили его цифры, отражающие план сбора зерна по Украине в целом и по нашему селу в частности. Нам хорошо было известно, что наши амбары совершенно пустые. Мы также знали, что утверждение, будто увеличение урожайности 1931 года по сравнению с 1928 годом, якобы связанное с преимуществами колхозного строя, было чистым обманом. На собственном опыте мы знали, что урожайность обусловили другие факторы. Чтобы повысить доставку зерна государству в 1930 и 1932 годах в ход пошли все имеющиеся запасы зерна, в том числе и предназначенные для посева. Крестьяне были безжалостно ограблены, с их нуждами не считались.
Тяжёлым потрясением для нас стало требование товарища Тысячника собрать в 1932 году такой же урожай, как и в 1931 году. Мы просто были не в состоянии этого сделать. План 1932 года по сбору зерна не учитывал реального количества посеянных зерновых, а был, что называется, «взят с потолка».
Крестьяне не привыкли и не хотели работать в колхозе. Не хватало рук, и был сильный падёж скота. Из-за голода многие жители села ослабли и не могли работать, некоторые вообще покинули родные места в поисках пропитания. В результате колхозные земли стояли нетронутыми. Большая часть урожая, если вообще не половина его, оказалась потерянной во время жатвы. Это случилось в 1931 году, и ещё больше потерь ожидалось при сборе зерна в 1932 года. Кроме того, у крестьян не осталось зерна, чтобы провести посевную 1932 года. Их амбары стояли пустыми или использовались для хранения дров. То, что Москва требовала доставить такое же количество зерна, как и в предыдущем году, было не выполнимым, и для нас это обещало обернуться катастрофой.
Когда товарищ Тысячник со своей когортой приступил к компании по сбору и доставке государству зерна урожая 1932 года, для нас настали ещё более тяжёлые времена. Наиболее сильно страдали те, кто не имел сил посадить свой огород и принимать участие в общественных работах. Как я уже говорил, неработавшие колхозники были лишены права получать полкило хлеба или килограмм муки ежедневно. В дополнении, выходившие на работу колхозники обеспечивались два раза в день горячим питанием, обычно состоящим из супа, для густоты заправленным мукой. Достаточно тяжело было поддерживать силы работающему человеку, но всё же это позволяло ему существовать. Большой проблемой оставалось накормить и поддержать своих домочадцев, которым ничего не полагалось. Дети, старики и больные довольствовались тем, что работавшие оставляли им от своего скромного пайка.
Борясь с голодом, жители села испробовали все средства, чтобы спасти себя и свои семьи. Кто-то охотился на птиц: ворон, сорок, ласточек, воробьёв и даже соловьёв. Можно было увидеть измождённых людей, ищущих в прибрежных кустах птичьи гнёзда или ловящих в воде мелких рачков. Даже раковые панцири, хотя совсем несъедобные, шли в пищу: из них варили бульон. Доведённые до голода люди собирали коренья, а если повезёт — грибы и ягоды. Некоторые пытались поймать мелких лесных животных.
Голод заставлял людей есть всё, что угодно: даже испорченные и прогнившие продукты — картошку, свёклу и другие корнеплоды, которые в обычных условиях отказываются есть даже свиньи. Они даже питались сорняками, листьями и корой деревьев, насекомыми, лягушками и улитками. Никто не гнушался мясом умерших от болезней лошадей и коров. Часто такое мясо оказывалось уже прогнившим, и люди, наевшись его, умирали от отравления.
Глава 19
Нас не покидала уверенность, что мы стали заложниками какой-то убийственной игры. Каждая наша попытка избежать смерти сталкивалась с официальным противодействием, а нашему стремлению увернуться противостояли очередные контрмеры. Отвечая возмездием против нас, власти часто прибегали к неслыханным по своей жестокости и садизму действиям.
Я до сих пор ясно помню компанию по сдаче государству кожи собак и кошек. Весна была в полном разгаре, ночами в садах звучали трели соловьёв. Но в тот злопамятный год это не приносило обычной радости, поскольку люди были доведены до крайней степени истощения. К этому времени всё, что можно было употребить в пищу, оказалось съеденным. Остались лишь кошки да собаки. Однажды мы услышали недалеко от дома ружейный выстрел. Это звук сопровождался громким собачьим лаем, завыванием и скулением. Какие-то люди стреляли снова и смеялись. На фоне умирающего и притихшего села всё это звучало очень странно. Вдруг выстрел прогромыхал на нашем дворе, где-то за амбаром, вслед за ним жалобно заскулила собака. Мы сразу же узнали завывание нашей собаки Латки. Я выскочил из дома, и как только забежал за амбар, увидел мёртвую Латку, лежавшую на земле в луже крови. Три вооружённых ружьями человека стояли рядом, смотря на неё вниз, весело смеясь. Я не смог сдержаться и расплакался, кинувшись к своей убитой собаке. Но моё горе нисколько не тронуло убийц. Один из них оттолкнул меня в сторону, схватил нашу Латку за хвост и поволок её к дороге, где в запряжённой телеге уже были свалены тела других подстреленных кошек и собак. Затем втроём они взобрались на телегу и тронулись в путь. Чуть позже мы услышали отдалённые выстрелы и мучительные крики убиваемых животных.
Вскоре мы узнали причины этого неслыханного живодёрства. Наше село получило разнаряд по сдаче собачьей и кошачьей кожи. Выполнение задания поручалось сельским охотникам, хотя на селе после конфискации не осталось ни одного ружья. Встал вопрос, как справиться с заданием. Неожиданно нашлось решение: Тысячники! Они великодушно приступили к охоте на кошек и собак вместо нас, хотя их об этом никто и не просил. Таким образом, наше село стало местом охоты Тысячников. Прибыли все девять человек со своими ружьями, в дополнении к револьверам, которые они всегда носили с собой. Тысячники открыли охотничий сезон, не спрашивая нашего разрешения и даже не поставив нас в известность. Начав с восточной окраины села, они продвигались на запад, убивая на своём пути каждого пса и кошку, которые попадались им на глаза.
Тела несчастных животных были свалены на главном дворе колхоза. Но снять с них кожу оказалось делом непростым: мало кто умел это делать. Груду мёртвых животных сторожили два человека, лично назначенных товарищем Тысячником. Говорили, что его беспокоила мысль о возможности кражи тел животных голодными жителями села. Прошла неделя, но к работе по выделке кож так и не приступили. Сваленные в кучу убитые животные начали подвергаться разложению и от этой кучи потянуло тошнотворным запахом. Наконец, стало известно, что товарищ Тысячник отдал приказание и стал лично наблюдать за распределением тушек животных всем желающим! Всё трупы расхватали всего лишь за несколько часов. Как говориться в пословице: «Голод — не тётка». Оставался вопрос, с какой целью проводилась эта компания. Неужели государство действительно нуждалось в коже собак и кошек? Может быть. Но в тоже время наше местное начальство не торопилось снять кожу с убитых животных. Могло ли это быть частью главного плана по окончательному подчинению государству голодающих крестьян? То, что Тысячники явились к нам на село с ружьями, подтверждало заблаговременное планирование компании по уничтожению собак и кошек. Скорее всего выполняли чей то дьявольский приказ, имевший виду уничтожить кошек и собак, как последнего потенциального источника пропитания умирающих крестьян.