Кроме всего, у нас была корова! Благодаря нашей корове мы надеялись выжить. В начале мая у неё должен родиться телёнок, и у нас будет молоко.
Мы относились к корове как к нашей спасительнице. С наступлением зимы мы содержали её на другой половине хаты и заботились, как только могли. Мы старались делиться с ней всем, чем было можно.
Но в конце апреля наши надежды рухнули. Пришла повестка о том, что мы обязаны сдать государству 500 килограммов мяса. Это значило, что нас принуждали лишиться коровы. Мы никогда так горько не плакали, как в тот день. Словно нашей жизни приходил конец, хотя это и было недалеко от истины.
К вечеру у нас появились члены хлебозаготовительной комиссии. Они даже не стали ждать обещанных в повестке 24 часов. Пока несколько человек сторожили нас в хате, другие быстро отвязали нашу корову и ушли. Всё это скорее выглядело как грабёж, а не законная процедура.
На следующий день мы осознали, в каком ужасном положении мы оказались. Уже пять месяцев, как мы жили впроголодь. С декабря у нас не было нормальной еды, за исключением тех продуктов, что мы купили в Торгсине. Нашей единственной надеждой была корова, она могла бы постоянно обеспечивать нас молоком, но этой надежды нас только что лишили. А сколько мы об этом говорили и мечтали! Теперь, нам не на что было надеяться.
Тем временем, голод безжалостно добивал нас. Боли в моём пустом желудке становились непереносимыми. Я чувствовал постоянную слабость, головокружение и еле стоял на ногах. Мне казалось, я схожу с ума: ни о чём, кроме еды, я не мог думать, что бы я ни делал, чем бы ни занимался. Я мечтал о любой еде, но особенно — о хлебе, свежеиспечённом, мягком и тёплом, только что вынутым из печи. Я ощущал и вдыхал его аромат, я чувствовал вкус свежеиспечённого хлеба. Мне мерещились горы белого и чёрного хлеба. Если бы я мог съесть хоть один кусочек! Больше мне ничего было не нужно.
Эти мечты помогали мне отвлекаться и забывать о болях в животе. Но стоило мне отвлечься от моих видений, как острая и жгучая голодная боль снова пронизывала мой желудок и сводила меня с ума.
Но, слава Богу, несмотря на эти навязчивые галлюцинации, большую часть времени мы продолжали ясно мыслить. Никто в здравом рассудке без борьбы не сдаться на съедение голодной смерти. Нам надо было выжить, даже лишившись нашей коровы. Посовещавшись, мы решили действовать немедленно. Мама послала нас на реку ловить рыбу.
Без промедлений, Микола и я взяли старое ведро и самодельные удочки и направились к реке, протекавшей в двух километрах от села. Каждый год, начиная с Пасхи и почти до наступления холодов, мы раньше почти каждый день купались и плескались в тёплой речной воде. Кроме того, мы любили рыбачить и собирать птичьи яйца.
Эти беззаботные дни остались далеко позади. Теперь мы надеялись с помощью нашей любимой реки выстоять в борьбе между жизнью и смертью. Стоял туман, и было слегка прохладно, когда мы ступили на песчаную дорогу, исхоженную нами тысячу раз до этого. Мы знали каждый кустик и каждое дерево на пути к реке. Однако сейчас всё было по-другому.
Пройдя мимо заброшенной мельницы, мы заметили какой-то предмет на некотором расстоянии от нас. Приблизившись, мы увидели, что это был труп женщины. Мы сразу узнали её: наша соседка Оксана Шевченко.
На долю Оксаны выпали те же испытания, которые пришлось пережить многим нашим односельчанам. Два года назад её отца объявили кулаком, арестовали и сослали в лагерь. Несколько месяцев спустя, умерла мать Оксаны, и восемнадцатилетняя девушка приняла на себя заботу о двенадцатилетней сестрёнке и семилетнем брате.
Но настоящие проблемы только начинались. Однажды она получила повестку, в которой извещалось, что, как кулацкая семья, они обязаны сдать государству определённое количество мяса и зерна. Требование звучало более чем возмутительно, потому что всё, чем владела семья, отобрали при аресте отца, и последние два года им нечего было есть. Но государство такое положение вещей в расчёт не брало.
На следующий день после получения повестки на пороге хаты появились члены хлебозаготовительной комиссии. Они всё перевернули кругом, в поисках спрятанного хлеба и мяса, но так ничего и не обнаружили. Но они не оставили Оксану в покое. Ей объявили, что поскольку она отказалась уплатить государственный налог в виде зерна и мяса, то власти вынуждены конфисковать в пользу государства её хату. К несчастью, крыша хаты оказалась покрыта жестяным листом, а одно это уже являлось признаком кулачества.
Слёзы и мольбы Оксаны никого не растрогали. Представители власти остались равнодушными к плачу детей, брата и сестры девушки, цеплявшихся за её юбку.
Наоборот, начальник комиссии постарался ещё больше устрашить их и пригрозил наганом. Он быстро выхватил оружие из кобуры и прицелился в голову Оксаны, пригрозив, что выстрелит, если дети не прекратят рёв. Но угрозы не подействовали, и тогда он приказал членам комиссии силой выволочь детей из хаты. Когда представители комиссии проявили в этом деле нерешительность, он навёл наган на ближайшего к нему подчинённого и сказал, что убьет его, если он не выполнит приказания. Детей вытащили на улицу, при этом они кричали и сильно сопротивлялись. Оксана упала, потеряв сознание, и её просто выволокли из хаты. Комиссия опечатала окна и двери и ушла, ни сколько не заботясь о судьбе детей.
Пережив весь этот ужас, Оксана с младшими детьми нашла приют в доме у своей тётки. Несколько месяцев спустя её младшая сестрёнка умерла от пневмонии. За неё вскоре последовала родная тётка, не выдержав голода. Оксана осталась вдвоём с младшим братом Степаном.
Все эти несчастья произошли около года назад. Сейчас на песчаной дороге он лежала перед нами мёртвой. Скорее всего, она, как и мы, направлялась к реке или в лес, чтобы найти что-нибудь съедобное. Но не дошла. Следы на песке свидетельствовали, что она какое-то время ползла. Оксана лежала лицом вниз, и её опухшие от голода руки были широко раскинуты в стороны, а зубы впились в песок, словно она пыталась его есть.
Это было грустное зрелище, но мы уже видели столько смертей, что нам осталось только постоять в молчании перед ней, и пойти дальше. Ведь помочь Оксане мы теперь не могли.
Через лес мы пробрались самой короткой дорогой к реке. Здесь было тихо. Пробираясь по лесу, нас охватило чувство, что деревья и кустарники знают о нашей трагедии. Ветра не было, но казалось, как будто ветви высоких и тёмных сосен перешёптывались между собой. То здесь, то там тишина иногда нарушалась треском сломанной ветки или криком сороки.
Туман теперь стелился по земле, обнажив влажные ветви деревьев. Мы с братом всегда ходили этой дорогой к реке, сокращая путь и любуясь лесными красотами. Однако на этот раз у нас были другие интересы. Нам хотелось найти что-нибудь съедобное. Мы разделились и начали поиски вокруг. Я ничего не нашёл кроме нескольких ядовитых грибов. Вдруг Микола радостно окликнул меня. Я подошёл и увидел, что брат жадными глазами уставился на ежа.
— Чего ты так обрадовался? — спросил я его сердито.
— Помнишь ту книгу об Африке, и как жители джунглей ели всё живое, что им попадалось? Почему бы нам его не попробовать? — ответил Микола, не обратив внимание на моё раздражение и указывая пальцем на ежа, обнюхивавшего в это время какие-то высохшие грибы.
Я присмотрелся к этому зверьку и понял, что Микола прав.
— Эй! — воскликнул я. — Да ты посмотри только на его морду! Прямо как у свиньи!
— Спорим, что его тоже мясо будет напоминать свиное, — произнёс Микола.
— Но как нам снять с него кожу? — озадачился я.
— Мы опалим его, как в старину готовили поросёнка перед Рождеством.
Не теряя времени, мы проворно накинули на животное мешок. Брат меня окончательно убедил. Если люди поедают ящериц, улиток и даже гремучих змей, почему бы нам ни съесть дикобраза, предварительно опалив его ворсистую шубу и колючие иголки?