Голое небо

Коснися легкой кистью полотна,
Коснись резцом прекрасного металла,
И будет то, что пламенем металось,
Вдруг заморожено на времена.

Да, я люблю тот вестовой флажок
На улице, где бешеная скорость,
Взовьется он, — и не летят моторы
И буйства мерного не бьется ток.

И я познал: искусство — не любовь,
И не призыв, не жадное движенье,
И флаг его — лишь флаг успокоенья,
Что тормозит в кипучем сердце кровь.

Но, вместе с тем, Н.М. Максимов чувствовал, что есть и другой источник искусства, — сама жизнь.

Все говорят: искусство не игра,
Нам праздное волненье надоело,
И что теперь поэты? Мастера
Упрямые, с душой оледенелой.

Да, я люблю творенья мастеров,
Но думаю, что радости и муки
Соткут узоры самых лучших строф
И самые изысканные звуки.

И если только блеск и красота
Стихи мои, и нет в них искр горячих,
Я буду ждать, сурово сжав уста,
Биеньем сердца созданной удачи.

Неоднократно возвращаясь к этой теме, Н. М. Максимов особенно много внимания уделил ей в цикле «Стихов о балете». Характерно, что тема балета, несмотря на высокую культуру этого искусства в дореволюционной России, сравнительно мало привлекала поэтов. В собранной Е. Боричевским антологии «Мир искусства в образах поэзии» (Москва, 1922) есть, правда, немало стихов, посвященным танцам, но при внимательном рассмотрении оказывается, что в большинстве, в подавляющей массе их, говорится скорее о музыке танца, о настроении поэта под впечатлением пляски, но никак не о самом хореографическом искусстве.

У поэтов-акмеистов, так страстно влюбленных в конкретные искусства — архитектуру, скульптуру и живопись, — танец занимает ничтожно малое место. Н. Гумилев откровенно заявлял в стихотворении «Т. П. Карсавиной»:

Любит высокое небо и древние звезды поэт,
Часто он пишет баллады, но редко ходит в балет.

Семь стихотворений Н. М. Максимова о балете представляют на этом фоне явление совершенно оригинальное и значительное. С детских лет посещавший балетные спектакли, внимательно следивший впоследствии за балетным репертуаром, он прекрасно чувствовал и понимал своеобразие этого пространственного искусства. Пластичность балета, напряженность проявления личности артиста в условиях строгого соблюдения традиционной балетной техники, безмолвная выразительность этого искусства — все это постоянно привлекало к себе Н. М. Максимова. Вдохновение или расчет, вопрос этот с неизбежностью и неотразимостью всплывал перед ним и в этой области. Особенно настойчиво касается Н. М. Максимов того обстоятельства, что в заученности, оледенелости традиции балетного действа проявляется «высокое чудо искусства».

Гердт

В удаче радостной уверен
Неулыбающийся взгляд,
И танца милого обряд
Так величав и так размерен.

Пусть говорят о ледяном
Бездушии — неверно это, —
И подлинно — душа согрета
Искусства чудным холодком.

1924

В противоположность поэтам, писавшим по поводу балета или, в лучшем случае, описывавшим балет, он создает ряд маленьких шедевров, которые оценить можно лишь вполне, — подобно ему самому, — постигнув законы и эстетическую природу балетного искусства.

Но «Стихи о балете» интересны не столько как свежий и оригинальный вклад в «поэзию танца», сколько своей спаянностью с общими проблемами искусства в трактовке Н. М. Максимова. В этом отношении заслуживает особенно внимания стихотворение «Королева лебедей».

Знаем, что не чудо вдохновения,
А спокойный, царственный расчет —
Это лебединое кружение,
Этот замирающий полет.

Только нас совсем не заморозили,
Хоть и веют снегом чистоты
Ваших танцев в Лебедином Озере
Безупречно тонкие черты.

Даже мимолетной и нечаянной
Нет улыбки на лице немом,
Но восторгом пламенным венчаем мы
Лебедя с высоким холодком.

1924 * (* См. в Приложении неопубликованный вариант под названием «Лебединое озеро).

«Высокий холодок искусства» представляется Н. М. Максимову самым достоверным признаком подлинной художественной природы явления. Ему кажется в этот период, что только в старом искусстве и есть это пленительное свойство. Наоборот, современность начинает представляться ему безотрадной в сравнении с мрачным, подавляющим величием прошлого:

Средневековье

Мне грустно, друг. И не моя вина,
Что наши дни мне так докучны были,
Ах, я другие помню времена,
Которые уж вы забыли.

И я гляжу на белую луну,
В довольстве мирном навсегда изверясь,
Я вспоминаю страшную страну,
Где даль пустынна и тревожен вереск.

Грущу, томлюсь. И не моя вина,
Что мне одно средневековье мило,
И что его зловещая луна
На этом небе мертвенно застыла.

1923

Впрочем, историк по образованию, вдумчивый и серьезный по натуре человек, Н. М. Максимов не ошибался относительно будущего. Признавая строгую подчиненность мира явлений определенным законам (тема «Закон» особенно привлекала его, см. стр. 42 и 101), Н. М. Максимов понимает, что при всем неприятии современности, ни он сам, ни кто-либо другой колеса событий повернуть не может и, следовательно, исторически правильнее понять и освоить тенденции развития социальной жизни. Такие настроения все чаще и чаще начинают звучать в его произведениях с 1925 г.

В 1924 г. он пишет еще «нейтральное» стихотворение «Поэт», где с некоторой долей наивности предполагает, что искусство — внеклассово.

Поэт

Ты не боец, и ты стоял в сторонке
От бурь и битв, и ты не знаешь сам,
За что тебе дается голос звонкий
И вдохновение приходит по ночам.

Ах, молодость и силы для того ли,
Чтобы лишь изредка, едва-едва,
От дикого вина гражданской воли
Твоя кружилась голова.

И вот опять чужой звериной сшибке,
Ты слышишь песни нежной старины,
Или губам твоим лишь по ошибке
Напевы звучные даны.

1924

Но уже в следующем году он обращается к себе самому с убеждающей речью:

Они живут средь гладкого напева,