Выбрать главу

Расстегнув ремень и опустив молнию, он достает из черных боксеров своего дружка. Солидный экземпляр. Сглатываю. Я хотела ответить на ласку Сережи взаимообразно, но сейчас немного растерялась. Красавчик Никитина не только имеет широкую головку, но и ствол у него диаметром почти ровняется с ней. Как же приятно он, наверно, будет скользить внутри.

Я придвигаюсь ближе и обхватываю теплой ладошкой этого красавца. Слышу, как прерывается дыхание Сережи. Как бы мне ни хотелось, но надо смотреть здраво: горловой минет Никитин от меня не получит.

Облизываю губы и прижимаюсь ими к горячей головке. Сережа шумно втягивает воздух, но меня не торопит. Всасываю головку и начинаю кружить вокруг нее языком, пока не решаясь заглотить больше. Впрочем, господь дам мне две руки, одной я поглаживаю крупные яички, а другой скольжу по стволу.

— Даша, — слышу я. — Дашка, я долго не выдержу. Я весь вечер на тебя торчал как шестнадцатилетний пацан.

Поднимаю глаза на Сережу, не выпуская член изо рта.

— Дашка, малыш, язычком еще… Да! Вот так!

Никитин убирает от моего лица волосы и зажимает их в кулаке на макушке. Не то, чтобы в рот не лезли, не то, чтобы видеть возбуждающую картину.

— Даааш, — предупреждающий возглас излишен. Я чувствую, как поджимаются яйца, вижу, как напрягается низ его живота, слышу, как учащается его дыхание. Рука Сережи стискивает пучок волос. Я понимаю, что он сдерживается из всех сил, чтобы не начать толкаться мне в рот. — Дашка, малыш, солнышко, пусти за щечку, я больше не могу.

Эта почти жалобная просьба греет мое самолюбие, чуть ослабив губы, я позволяю проскользнуть чуть глубже, и, надавливая пухлой нижней губой на уздечку, начинаю посасывать смелее.

Рык переходящий в стон становится мне наградой.

Облизываясь, я выпускаю и Сережу на свободу.

— Ты потрясающая, — он жарко целует меня в губы и поднимая усаживает к себе на пояс. — Но тебя надо все же покормить чем-то посущественнее.

Так меня и транспортируют на кухню, где усаживают на высокий барный стул у окна с видом на старый центр, на улицах которого толпы прохожих заметно поредели.

— Чего бы ты, Даша, желала отведать? — интересуется Никитин, открывая все коробочки.

— Тащи все, — милостиво разрешаю я.

— Вина не предлагаю, — усмехается Сережа. — Поверх «Маргариты» не стоит, я думаю.

— Ну да. Это такое себе…

Никитин перетаскивает интересные на его взгляд закуски ко мне на подоконник и, усевшись на соседний барный стул, кормит меня с рук.

И если по началу мы перешучиваемся, болтаем и пихаемся, то спустя какое-то время взгляды наши становятся все тяжелее, дыхание более томным, между нами почти искрит.

— Даш, как тебе «голое свидание»? — спрашивает Сергей.

— Мне понравилось, — искренне говорю я. — А что? Оно уже закончилось?

— Основная его часть — да, но, скажи, разве тебе никогда не говорили, что в договорах нужно обязательно читать текст мелким шрифтом?

— Говорили, конечно… Что? Да не может быть? Эта та фигня внизу? Я думала, ты ручку расписывал! — возмущаюсь я.

— Незнание закона не освобождает от ответственности, — довольно цитирует Никитин.

— Ах, ты адвокатишка! И что же там написано?

— А написано там, что если Добрынина Д.Д. довольна оказанными услугами, то она расплачивается не позднее двенадцати часов того же дня.

— Хм, пока не превратится в тыкву, что ли? И какая там у вас адвокатов такса за такие специфические услуги? — любопытствую я.

— Долго рассказывать, я тебе покажу…

— Как же долго, если там была всего одна строчка… — но меня уже взваливают на плечо и тащат по знакомому маршруту.

— Я привык ко всему подходить обстоятельно, — посмеивается в бороду Никитин и, ссадив на постель, вытряхивает из платьишка, и я остаюсь в одних чулках и бюстгальтере, трусики меня покинули еще во время выполнения моего первого желания.

Не мешкая Сережа освобождается от джинсов и от боксеров, его уже наполовину окрепший член приковывает мое внимание. Я вовсе не прочь оседлать этого жеребца, уверена, это будет сладко.

Но в этот раз проявить инициативу мне не позволяют.

— Дашенька, как ты относишься к оплате натурой?

— Положительно, — киваю я, разглядывая это совершенство.

— Прекрасно, потому что я за свои сегодняшние переживания хочу получить от тебя сполна. По высшему тарифу. И, прости, малыш, но сейчас я буду говорить, как я хочу, а ты будешь слушаться и исполнять. Готова?