Я не совсем был уверен в своей теперешней памяти: смогу ли я запомнить на английском ответы на сложные вопросы экзамена (ответы все у меня были), с английским тоже у меня дела обстояли плохо — язык, так нравившийся мне в устах исполнителей джаза в бытовом применении показался очень неповоротливым и нелогичным. В этой связи мне часто вспоминается такой анекдот: «Гиви, ты помидор любишь?». На что Гиви отвечает: «Если кушать — да, а так — нет». Вот и у меня так с английским: если слушать — да, а так — нет. А насчет правописания, здесь я — ярый противник создания одного звука с помощью двух-трех и даже четырех букв. Проще и разумней, на мой взгляд, было ввести в алфавит новые три-четыре буквы, дающие искомые звуки и упрощающие чтение и написание слов. В результате, я уверен, повысилась бы общая грамотность, да и новым эмигрантам легче было бы читать и писать на английском.
Думая о предстоящем экзамене я припоминал разные наши институтские хитрости вроде перевязывания горла бинтами, мол, потерян голос, говорить трудно; липовый гипс на правой руке — писать не могу и т. д. Все они не подходили для применения в совсем другой части Света, притом в моем возрасте и еще на таком ответственном экзамене. Тогда меня осенила идея использовать «вилчер» — такой стульчик с колесиками, который толкают перед собой пожилые люди или инвалиды для большей устойчивости при ходьбе. Мне казалось, что, если я приду на экзамен, катя перед собой такой стульчик, экзаменаторы сделают мне снисхождение и примут экзамен, даже если у меня будет не все гладко с ответами. Я даже достал такой стульчик и начал лома репетировать ходьбу с ею помощью. Но один из моих знакомых, уже долгое время живущий в США, увидев мена со стульчиком и угнав, с камей целью я тренируюсь с ним, скатал, что если меня и (обличат в умышленном обмане с использованием этого стульчика, то меня могут вообще депортировать из страны — здесь очень ценят честность и карают за обман. Пришлось забыть о стульчике, но идти, не защитив себя ничем, я не мот и потому пошел на экзамен с тростью. Тут, я был уверен, меня не могут застукать на обмане у меня не хроническая болезнь ножных суставов, нет, но мот ведь я повредить ногу накануне экзамена? Мог. Аргумент мне казался вполне жизненным, а палка должна была все же вызвать у экзаменаторов снисхождение к пожилому, не совсем здоровому человеку. И потому я пришел на экзамен с палкой.
Все соискатели на гражданство сидели в большом зале, экзаменаторы входили в этот зал, выкрикивали фамилии и уводили людей на экзамен. Мою жену вызвали раньше меня, и я остался один, прислушиваясь к выкрикиваемым фамилиям.
Высокий крепкий лысый негр выкрикнул фамилию, но никто не поднялся в зале. Он выкрикнул ее еще раз, и тут мне показалось, что в гортанных звуках есть что-то, отдаленно похожее на мою фамилию. Я привстал, и негр, еще раз назвав фамилию (теперь я понял процентов на 50, что эта моя фамилия), подал мне знак, чтобы я шел за ним. Демонстративно припадая на палку, я все же развил необходимую скорость, чтобы догнать его и не потерять в лабиринтах коридоров. Негр обернулся и бросил мне что-то через плечо. Я ничего не понял и продолжал идти за ним. Он опять что-то рявкнул через плечо. (Надо сказать, что у многих негров, мне кажется, такое устройство гортани и рта — хороший пример Луи Армстронг по прозвищу Сумчатый рот, Сачмо, — что звук после голосовых связок проходит там какую-то обработку и выходит в таких частотах, что нормальное ухо не сразу воспринимает этот звук как речь, а как пение — превосходно.) Я опять ничего не понял и потому крикнул ему вдогонку на английском:
— Что вы сказали? Я не понял.
Негр вошел в это время в свой кабинет, сел за стол и повторил, очевидно, тот же самый вопрос. Я опять ничего не понял и сказал ему об этом.
Негр сказал мне еще что-то, на мой взгляд на не известном мне языке, который я в жизни не слышал и я опять сказал ему, что ничего не понимаю. Тогда негр встал и, сказав мне что-то опять непонятное, вышел из кабинета.
«Все, — понял я. — Завалил сходу экзамен». Такого в моей студенческой жизни ни разу не было. Заваливал экзамены — это было, но бился до конца, как панфиловец. Только потому, наверное, и закончил институт. А тут раз, и готово. Грубо говоря, завалил экзамен, даже не взяв билет.
Негр вернулся с молодым человеком, и тот, улыбнувшись мне, спросил:
— Вы говорите на английском?
— Да, — сказал я, — немного.
— Вы готовы к экзамену? — спросил этот человек.
— Кончено, поэтому я и пришел, — ответил я, радуясь, что я понимаю все и у нас даже возник диалог.
— Вы курите наркотики или принимаете наркотические таблетки? Колетесь? — задал мне следующий вопрос этот юноша.
— Что вы? В моем возрасте? К тому же у меня была операция на сердце, — сказал я.
— Все ясно, — сказал этот молодой человек и, обратившись к негру, сказал: — Тут нет проблем.
И тепло попрощавшись со мной, вышел из кабинета.
Я превратился весь в слух, ожидая очередного вопроса, готовый раскодировать речь негра.
Негр дал мне несколько слов и предложил, как я понял, составить из них предложение. Я составил. Тогда он, не желая меня травмировать своим произношением, показал мне вопрос в вопроснике и сделал знак, что ждет ответа. Я знал ответ на этот вопрос и ответил. Он показал еще один вопрос, я ответил и на этот. После этого он стал что-то записывать в свои бумаги, а потом встал и протянул мне для пожатия руку.
— Бу-бу-бу-бу, — сказал он мне при этом, и я понял, что он поздравляет меня со сдачей экзамена.
Сердечно поблагодарив его, я радостно бросился из кабинета и вдруг услышал за спиной:
— Бу-бу!
Я обернулся и увидел в руках у негра мою палку.
— Кидай! — сказал я ему по-английски.
Негр понял меня и ловко и точно кинул мне палку. Я ее поймал и, играя, как тростью, вприпрыжку пошел в общий зал, где меня ждала уже сдавшая экзамен жена.
— Сдал? — спросила она.
— Да, — сказал я.
— Палка помогла? — спросила она.
Не желая, чтобы она в дальнейшем сомневалась в правильности принятых мною решений, я сказал:
— Еще как!
…Не могу не вспомнить, как проходил ритуал принятия в граждане США. Запомнился огромный, как ангар, зал, где сидело около четырех или пяти тысяч человек и из президиума читали названия стран и сколько человек получают в этот день гражданство.
— Никарагуа — 53 человека!
В разных концах зала понимаются эти 53 никарагуанца и весь зал им аплодирует.
— Эквадор — 138 человек.
Поднимаются 138 эквадорцев. Аплодисменты.
— Венесуэлла, 220 человек! — поднимаются 220 венесуэльцев.
И опять весь зал поздравляет новых граждан США аплодисментами.
— Россия — 5 человек.
В зале кроме нас поднялось еще три человека.
Нам тоже поаплодировали.
— Украина — 12 человек.
И так далее. И вдруг объявляют:
— Куба — 2678 человек.
И зал как будто вздохнул — почти весь он встал. Бурные, долго не смолкающие аплодисменты.
Поразительно, кубинцам не разрешают свободно выезжать из страны, они приплывают в Майами на покрышках, самодельных плотах, понтонах. Мы как-то, катаясь на парусной лодке приятеля, увидели вдалеке огромный матрац. Хозяин лодки взял курс на матрац. «Унесло ветром, если хороший, в хозяйстве пригодится», — сказал он, а когда подплыли, выяснилось, что матрац неестественно большой, толкают его двое молодых симпатичных людей — юноша и девушка. На вопрос, нужна ли помощь, оба, улыбаясь, помахали отрицательно руками и продолжали толкать матрац к берегу, а до берега было километра три, не меньше. Когда отплыли от них, хозяин лодки сказал: «Это кубинцы. Если доплывут до берега и полиция не поймает — останутся в Америке. Такой закон: «сухие ноги» — остаются, «мокрые ноги» — возвращаются на Кубу». Попадают они в США и через третьи страны, и вот в зале их встало около трех тысяч человек. Говорят, на каждом таком процессе вручения гражданства США только во Флориде встает от двух до четырех тысяч человек.