Позиция здесь, конечно, былауже не та, что в студии: только местами и с метраот полазастекленные, стены слишком многое перекрывали: татарин, например, не был виден вовсе, и однаседая макушкаторчалаот сидящего накорточках НаумаДымарского. Но существовали, конечно, и положительные стороны: во-первых, почти не воняло, во-вторых -- дверь открывалась внутрь кабины, так что можно было забаррикадироваться. Кстати же оказалось и чем: небольшим, однако, тяжелым сейфиком, кудаскладывались отработанные листки последних известий.
К моменту, когдаТрупец оказался в кабине, Танькауже очухалась и смотрелазапроисходящим с самым живым интересом: ей, должно быть, представилось, что вся этазаварушказатеянаТрупцом исключительно ради ее, танькиных, прелестей и что романтический подполковник станет ее сейчас (вот и сейфом дверь подпирает!) насиловать. О! это было бы чрезвычайно кстати! -- с одной стороны, онавроде и не при чем, так сказать: жертва, с другой же: какой зверь! какой великолепный зверь! Мужик, одно слово! Будет о чем порассказать потомю Насмотревшись днем нанехитрую любовь Катьки Кишко с Солженицыным, Татьяна, и всегдаготовая, теперь былаготоваболее, чем всегда, к любому над собою насилию, и чем грубее -- тем, естественно, лучшею
Трупец МладенцаМалого поискал кнопочку, чтобы временно выключить микрофон, но так и не нашел -- некогда, некогда! -- достал объявление, положил Татьяне настолик и, подобный неумелому, новоиспеченному немому, попытался объяснить: читай, мол! Таньканесколько скислаот разочарования, но тут же и решила, что такому мужику, ежели он чего просит, отказать невозможно, -- легонечко откашлялась и, как ни в чем не бывало, невинным голоском Леокадии Джорджиевич защебеталав микрофон: продолжаем передачу "ГолосаАмерики" из Вашингтона. Просим нас извинить затехническую заминку. Прослушайте, пожалуйста, объявление: дорогие товарищи диссиденты и самочувствующиею ой, простите -- и сочувствующие! Правительство Соединенных Штатов сегодня в полночь выступает в крестовый поход против коммунизю
Словно в кино, в комбинированной съемке, мгновенно возникли две маленькие дырочки, однапротив другой, в двойном застекленном окне, и пропелапулька, колыхнув жесткие еврейские волосы Татьяны, -- Трупец нараз выпустил очередь в сторону дырочек, -- стеклахрустнули, опали тяжелым звенящим дождем осколков, -- и осторожно выглянул, -- тут же следующая пулькапропоролакожу его лбаи, чиркнув по скользкой кости черепа, рикошетом ударилав микрофонную ножку. Ч-читай, д-дура! Читай скорее! заливаясь кровью, заорал Трупец наТатьяну; он предчувствовал: браунинг! чертов браунинг! татарин оказался еще профессиональнее, чем представилось Трупцу поначалу. Читай, с-сук-ка! Но сука, не переносящая видакрови, валялась уже наполу без чувств -- Трупец МладенцаМалого и предположить не мог, как страшно он сейчас выглядит.
Что ж, оставалось продолжать самому. Трупец дернулся к микрофону, но следующая пулькавпилась в плечо и, видно, перебилакакую-то там артерию или, черт ее знает, вену: черная кровь тонюсеньким, но мощным фонтаном, метранаполторабрызнуласквозь пробоину. Трупец выпустил наугад еще одну очередь, еще -- но тут автомат замолк, зазиял полостью взведенного затвора: патроны кончились.
И тогдаТрупец, присев напол, засейф, заорал в сторону микрофонавсем своим тонким голосом: товарищи диссиденты! Сейчас Американачинает войну против коммунистов. У кого что есть белое, простынки там или наволочкию можно и пододеяльникю натягивайте скорее наголовы и бегите наплощадью срочно бегите, ато поздно будет! Они могут до полуночи и не дотерпеть!
В дверь начали колотить -- вероятно, подоспел Вася, -- Трупец что было сил уперся в пол ногами, еще плотнее привалился спиною к сейфу, -- тот подрагивал, покачивался слегкаю
юсейчас будет термоядерный удар, авы, кто в простынках, спасетесь и построите новую Россию, без большевиков и коммунистовю слова, которые всю жизнь, давот: десять минут назад, -- органически претили Трупцу, -- теперь вырывались легко, сами собою и даже доставляли неизъяснимое какое-то удовольствие. Он чувствовал, что и впрямь ненавидит большевиков и коммунистов и хочет новой России!
Лицо татаринаосторожно высунулось из-занижнего обрезаразбитого окна, но спекшиеся от крови волосы и ресницы помешали Трупцу заметить этою
юСлышите?! Слышите?! Настудию ворвались агенты КГБ и пытаются помешать мне предупредить вас, наших истинных друзей, наших единственных союзников! Но свободное слово не задушишь! Не расстреляешь!..
Вася бросил дверь и, держа -- куль с дерьмом -- воняющего звукооператоразашиворот, орал: ну! Н-ну, с-сука! Показывай, показывай, где выключается! Застрелю-у! -- звукооператор был не в себею
Татарин, оберегая перебитую руку, все-таки влез в студийку и, медленно идя наТрупца, вгонял в него из браунингапульку запулькоюю
юТоварищи диссиденты! Родные мои! Вы поняли меня, товарию
юакогдапульки кончились, с невероятной злобою и ненавистью стал колотить полумертвого Трупцаногами в лицо, в живот, в пах. Подошедшему Васе, который, наконец, выключил-таки пульт, не досталось уже ничего. 7 Стемнело, зажглось электричество, аМэри так и сиделав одном из многочисленных закутков идиотической комнаты смеха, окруженная кривыми зеркалами, которые мало что отражали ее -- гляделись и друг в другаи друг в друге создавали дурные бесконечности шутовски искаженных миров, -- сидела, почитай, третий час под бдительным надзором вьетнамского офицерика, проходящего накнопочке практику: человечкатщедушного, низкорослого, словно десятилетний мальчик послевоенного поколения, однако -- вооруженного. И кто заключил ее наэтой импровизированной гауптвахте?! -- отец, родной отец, который никогдав жизни не позволял себе по отношению к любимой, единственной, им же избалованной дочери никаких грубостей! -- нет, Мэри решительно, решительно не моглапонять, сообразить, чем же вызвалав генерале Обернибесове столь мощный, столь неукротимый приступ гнева. Хоть ей самой и невнятная, однако, вполне невинная просьба, просьбочка, просьбенка: не слушать сегодня американское радио, только сегодня, один-единственный денечек, один вечерок, ну папка, ну что тебе стоит?! -пусть это будет подарок к моему дню рождения!.. -- генералавзорвала, заставилатопать ногами, брызгать слюною, рычать: тудаже! И родная дочь -тудаже! Обложили, с-сволочи, комиссары поганые! Так вот же тебе, иудушка: нагубу! под арест! А "Голос Америки" пускай все слушают, покая здесь хозяин, все! Пускай знают, как их комиссары обморочивают, своих защитников! И ты слушай, ПавлинаМорозова, и ты!.. -- и действительно: прямо при ней врубил приемник, стабильно настроенный насоответствующую волну, что-то переключил напультике, и огромный гундосый колокол, по которому в моменты тренировочных боевых тревог обычно звучали веселенькие песенки Аллы Пугачевой: то ли еще будет, ой-ой-ой! и подобные, -- неразборчиво забубнил навсю кнопочку голосами Ланы Деи, Леокадии Джорджиевич, АлександраСолженицынаи прочих идеологических диверсантов.
Мэри грустно гляделанаобступившие ее изображения рыжеволосой уродины: то толстой, словно свинка, со свиною же харею; то тощей, как глиста, и даже в двух местах напрочь перерванной; то кривобокой, с носом винтом; то еще невероятно какой волнистой, -- и ей представлялось, что так ее обычно и видит Никита, и что сейчас, когдаонане выполнилав общем-то пустяковую его просьбу, надежданажеланный брак окончательно лишилась последних оснований. Что же касалось причин генеральского гнева -- их Мэри разгадывать усталаи чувствоваласебя уже не обиженною наотца, но тупо опустошенной.
Причины же гневабыли таковы: когдагенерал Обернибесов приехал утром накнопочку, его уже поджидали: молоденький офицер передал пакет, где генералу приказывали явиться, не медля ни минуты, в политуправление. Обернибесов никогда, еще с войны, не любил этих политуправлений, политотделов, СМЕРШей и прочей нечисти, но тут покуданичего тревожного не заподозрил: мало ли? -может, политинформация какая, лекция о международном положении, -- только зачем пакет, зачем нарочный? славаБогу, телефон существует, -- ну даэто их дело, у них и времени, и народу -- навалом, -- и, отдав дежурному соответствующие распоряжения напериод своего отсутствия, двинулся к служебной "Волге", но офицерик не по званию решительно заступил Обернибесову дорогу и не столько приглашающе, сколько повелительно сделал рукою огородочку, следуя которой генерал попадал в "Волгу" офицерика. Ладно, с этого что возьмешь?! -подумал генерал и сдержался, сопротивляться покане стал. Наместе разберусь, вправлю им мзгию