Холмогоров увидел Казимира Петровича. Тот, размахивая руками, что-то исступленно объяснял мужчине с мобильным телефоном в руке.
– Отец считает, – тихо произнесла Регина, – что во всем виноват человек в сером плаще, которого он увидел в городе.
– Вполне возможно, – сказал Холмогоров. – Пойдемте отсюда. Зачем вы сюда пришли?
– Это мой город, этих людей я знаю, я здесь выросла, жила, я здесь работаю. Это моя родина.
– Да, да, все правильно, – думая о чем-то своем, Холмогоров уводил Регину подальше от ограды.
Казимир Петрович догнал дочь и Андрея Алексеевича, когда те медленно шли по улице.
– Ничего не хотят понимать – ни тогда, ни сейчас, – размахивая руками, негодовал Казимир Петрович.
– Погодите, – прервал его Холмогоров, – Казимир Петрович, вы можете организовать лодку и показать мне окрестности?
– Что именно вас интересует? Те места, где переправлялся Наполеон, возле деревни Студенка?
– В общем-то, да.
– У моего соседа есть лодка, я все устрою.
– Папа, меня с собой возьмете? – Регина посмотрела на отца, затем на Холмогорова.
– Если Андрей Алексеевич не возражает, то и я не против, втроем будет веселее.
В два часа дня Холмогоров, Казимир Петрович и Регина садились в большую деревянную лодку, старую, но еще крепкую. Все были в сапогах. На дне лодки плескалась вода.
– Это ничего, – вычерпывая воду, пробормотал Казимир Петрович, – я на этой самой лодке не раз плавал, лодка хорошая.
Регина устроилась на носу, Казимир Петрович – у мотора, а Холмогоров оказался в центре. Казимир Петрович оттолкнул лодку, упершись веслом в мостки, принялся возиться с мотором. Тот с первого раза не завелся. Регина и Холмогоров смотрели на него, скептически улыбаясь.
– Не волнуйтесь, заработает. Это я вам гарантирую. Не зря же я соседу бутылку водки дал!
Может, от слова “водка”, а может, от слова “бутылка” мотор затарахтел. Казимир Петрович замахал шляпой, разгоняя клубы дыма.
– Ну вот, я же вам говорил, а вы не верили, улыбались!
Тяжелая лодка со слабым мотором медленно поплыла к центру реки, сносимая течением. Ветер, почти не ощущавшийся на берегу, на реке усилился, лодку покачивало на волнах.
– Куда плывем, отец? – придерживая сумку на коленях, спросила Регина.
– К Студенке поплывем.
И город, и берега выглядели со стороны реки совсем по-иному. Холмогоров рассматривал пейзажи, словно пытался увидеть что-то знакомое, найти приметы, известные лишь ему одному. Регина поглядывала на Холмогорова. Андрей ей был не просто приятен и симпатичен, он ей по-настоящему нравился. Ей никогда раньше не встречались мужчины, похожие на Холмогорова.
Дорога прошла в молчании.
– Вот эти знаменитые места, – поворачивая мотор, сказал Казимир Петрович, – смотрите, какая прелесть! Тот берег высокий, а этот низкий, болота. Но на болота мы не пойдем, там даже наши сапоги не помогут, мы двинем в ту сторону.
– Где деревня?
– Деревня чуть дальше, – краевед махнул рукой в ту сторону, откуда дул ветер.
И Холмогоров услышал запах дыма. То ли жгли листья, то ли картофельную ботву, запах был с детства знакомый. Лодка врезалась носом в травянистый берег.
– Регина, выскакивай первая.
Холмогоров помог Казимиру Петровичу втащить лодку на берег. Когда все уже стояли на земле, Казимир Петрович сказал:
– Погода начинает портиться, наверное, опять пойдет дождь. Вот и небо потемнело…
– Странно, – прошептала Регина, – ветер дует в одну сторону, а тучи плывут в другую.
– Пойдемте.
Казимир Петрович нашел палку, старую, крючковатую, с ней он стал похож на заправского путешественника – широкополая шляпа, брезентовый плащ с капюшоном, резиновые сапоги. Холмогоров в черной куртке и резиновых сапогах выглядел немного комично. Они двинулись друг за другом: впереди – Могилин, за ним – Регина, замыкал колонну Холмогоров. Казимир Петрович говорил без остановок, одна версия сменялась другой.
Вдруг Могилин резко остановился.
– Смотрите, – он поднял руку. – Видите, – он указал палкой на небольшую прогалину, – копают землю люди. А почему копают? Могу вам сказать: через неделю все это уйдет под воду, вот они и стараются, торопятся.
Трое мужчин в камуфляжной форме копали яму.
– Думаете, они археологи? – обратился Казимир Петрович к дочери и Холмогорову. – Могу вам точно сказать, ни открытого листа у них нет, ни даже образования, есть лишь надежда. Они думают, что им повезет и они выкопают сокровища Наполеона.
Трое искателей сокровищ, а это были Лукин и два его охранника, бросили работу. Они смотрели на незнакомцев, смотрели враждебно.
– Добрый день, – сказал Казимир Петрович. – И вы надеетесь отыскать сокровища Наполеона?
– А что, нельзя? – Лукин стоял, широко расставив ноги, на краю ямы, лопату он держал, как держат меч.
– Признайтесь, ведь ничего не нашли? – обратился он к Лукину.
– Нет, не нашли, – сказал тот, скрежетнув зубами и деланно улыбнувшись. – А вы кто такие, грибники?
– Нет, просто гуляем.
– Возле болота?
– Скоро этой красоты не будет. Лукин смотрел не столько на краеведа, сколько на Холмогорова, смотрел пристально, исподлобья, изучая его. Этот человек показался ему странным: борода, волосы, собранные в пучок на затылке, черная одежда – все выдавало в нем неместного.
– Вижу, вы неместные. Из Минска, что ли, приехали? – спросил Казимир Петрович у Лукина.
– Нет.
– Из Смоленска?
– Опять не угадали.
– Мне все равно, откуда вы. И москвичи здесь копали, и ученые из Санкт-Петербурга, а повезло совсем другим людям.
– И как им повезло? – спросил Лукин, все так же исподлобья тяжелым взглядом меряя то Холмогорова, то Могилина.
– Клад нашли.
Лукин поднял голову, его взгляд встретился с взглядом Холмогорова. А Могилин продолжил:
– В прошлом году нашли клад варяга – триста монет, гирьки, меч.
– Монеты-то золотые? – спросил Лукин, сглатывая слюну.
– Нет, не золотые, серебряные, арабские, клад девятого века. Я с ними встречался, возили коллекцию в Эрмитаж, даже там таких монет не было.
– Где нашли? – спросил Лукин.
– Ясное дело, не здесь, не на этой поляне, а у деревни, где курганы.
– Тут есть курганы?
– Старые захоронения. Я сразу же сказал, что это не клад, а жертвоприношение.
– Вы уверены? – переспросил Холмогоров.
– Здесь проходил путь “из варяг в греки”, а у варягов, хоть они, в общем-то, дикие люди, был такой обычай. Не знаю, кому они жертвовали, возможно, Одину, своему богу, может, реке, может, земле. Скорее всего они богатого купца ограбили, а монеты, меч, гирьки – все бросили в воду. Потом русло реки изменилось, через тысячу лет клад оказался не в воде, а на земле. Вот его и отыскали.
– Может быть, – пробормотал Лукин. Он потерял интерес к этому безумному человеку, рассказывающему байки о долетописных временах. – А золото находили?
– При мне никто ничего не нашел. Если бы нашли, я бы знал, – Казимир Петрович подошел к краю ямы и заглянул вовнутрь. – Так, как вы ищете, навряд ли что-нибудь найдете.
– А как надо искать?
– Надо землю перебирать, снимать ее слоями, слой за слоем, и тогда, возможно, что-нибудь отыщется, если, конечно, вам повезет.
"Придурок!” – подумал Лукин.
– Вы хоть ямы потом закопайте, – обратился Казимир Петрович к незнакомым кладоискателям.
– Закопаем, – отрезал Лукин, берясь за черенок воткнутой в землю лопаты. – Обязательно закопаем.
– Сходим к пасеке, там места красивые. Слово “пасека”, ненароком оброненное Могилиным, заставило вздрогнуть и Холмогорова, и Лукина.
– Какая еще пасека? – спросил Самсон Ильич.
– Там, – повернувшись спиной к Лукину, сказал Могилин, – может, метров пятьсот, а может, чуть больше, есть старая пасека. Она на этом месте уже лет тридцать или сорок стоит. Бог вам в помощь.