Маша отпила глоток, поставила кружку. Дане чудилось чайное тепло, исходившее от влажных губ девушки.
– Ничего, нормуль. Контрольная завтра по алгебре.
После чая с бутербродами Дана наконец настроилась на серьёзный лад, прогнав легкомысленную стайку бабочек-улыбок, и они приступили к урокам, уделяя особое внимание алгебре. Дана занималась с Машей математикой, информатикой и немецким; юная знакомая жила на соседней улице, а встретились они случайно – во дворе, когда Дана гуляла и дышала воздухом, следуя неизменному совету Лены.
Когда Маша собиралась домой, Дана тихонько сунула деньги за продукты в карман её куртки. Кажется, жар-птица не заметила – выпорхнула за дверь. И сразу стало холодно, пусто и грустно без неё.
– Привет, Ленок. Скучаю по тебе. Ты не представляешь, как.
– Ну, ну, не раскисай давай. Это кто там носом хлюпает, а?
– Прости, больше не буду.
– То-то же.
– У Машки завтра контрольная по алгебре. Натаскала её по теме, как могла. Надеюсь, напишет.
– Она хорошая девочка.
– Да... Хорошая. Очень.
– Сходи, погуляй всё-таки. Моцион тебе необходим.
– Да, Лен, сейчас схожу. Только ещё немножко твой голос послушаю. Скажи ещё что-нибудь, пожалуйста...
В квартире вкусно пахло: тётя Наташа опять напекла пирожков. Шумел пылесос, урчала стиральная машина.
– Осторожно, пол мокрый!
– Да я уж поняла, тёть Наташ. Уже поскользнулась, – усмехнулась Дана.
– Тихонько там, не расшибись!
– Порядок, тёть Наташ. Спасибо вам.
Прогулка её взбодрила, ноющая боль в пояснице прошла. Сидячая работа, чтоб её накрыло, перевернуло и сплющило!.. Тётя Наташа, закончив домашние хлопоты, засобиралась. Дана предложила ей чаю перед уходом, и та не отказалась.
– Это можно. Это мы с удовольствием.
Пирожки оказались с картошкой и грибами. Ещё тётя Наташа принесла абрикосовое варенье и тыкву со своей дачи.
– Я потом приду, пирог из неё тебе испеку. Пусть пока лежит.
– Спасибо, тёть Наташ...
Ей только и оставалось, что говорить «спасибо» – бессчётное число раз. Деньги добрая женщина брать отказывалась, хотя Дана могла заплатить. Заработка ей хватало.
– Ладно, моя хорошая, спасибо за чай. Пойду я. Береги себя тут.
– И вы себя берегите, тёть Наташ. До свиданья... Спасибо вам ещё раз.
Запищало напоминание: «Физкультминутка». Встав из-за компьютера, Дана включила музыку, подвигалась в быстром темпе: бег на месте, наклоны, махи руками и ногами, повороты туловища. Нужно было разогнать кровь и размять затёкшую спину. В приоткрытую балконную дверь веяло свежестью, в воздухе пахло дождём.
Вечер осенней дымкой обнимал фигуру в свободных джинсах и массивных ботинках. Звякнули ключи, ложась на своё постоянное место на полочке в прихожей; куртка соскользнула с худощавых плеч, обтянутых облегающим джемпером. Струя воды зажурчала в ванной, а на плите шумел чайник.
– Привет, Леночка. Что-то я вчера в зале перестаралась, квадрицепсы болят жутко.
– Ну, зато стресс сняла.
– Это точно.
– А вообще говоря, ты слишком много работаешь.
– А что мне ещё остаётся?
– Сходи с Машей куда-нибудь.
– В смысле?
– Ну, погуляйте... В кафе посидите. Тебе надо развеяться.
– Лен, ей шестнадцать лет. И она – моя ученица.
– Да я ни на что не намекаю, если ты о том самом. Но она уже больше, чем ученица, разве ты не чувствуешь? Думаю, ты уже можешь считать её другом. Она не откажет, вот увидишь.
– Думаешь, стоит?
– Тебе надо общаться с живыми людьми. Вылезай из своей берлоги не только в спортзал, в парикмахерскую, к зубному и на прогулку во двор. Не замыкайся в себе.
– Лен...
– Тебе нужен живой человек. Глоток нормального общения. Давай, пригласи её. Всё будет хорошо.
Они вышли из кинотеатра под мелкий дождик. Дана подняла капюшон куртки, а Маша открыла предусмотрительно захваченный с собой зонт, взяла её под руку, и они медленно пошли по сырому асфальту.
– Странно, да? – усмехнулась Дана.
– Что – странно? – Машина тонкая рука шевельнулась, перехватила руку Даны поудобнее.
– То, что мы пошли именно в кино.
– Ну... Тебе так захотелось. А я не против. – В голосе Маши слышалась улыбка, она прильнула к Дане плечом.
Они зашли в кафе, выпили по чашке кофе с пирожным. Соединили прогулку с уроком – говорили по-немецки. Когда Маша не знала, что сказать, она принималась читать детские стишки, причём с таким драматическим выражением, будто это был монолог Фауста. У Даны от смеха уже болели все лицевые мышцы.
– Нас народ за иностранок принимает, – хихикнула Маша.