Выбрать главу
В грязи, во мраке, в голоде, в печали, где смерть   как тень  тащилась по пятам, такими мы счастливыми бывали, такой свободой бурною дышали, что внуки позавидовали б нам.
О да, мы счастье страшное открыли — достойно не воспетое пока,— когда последней коркою делились, последнею щепоткой табака; когда вели полночные беседы у бедного и дымного огня, как будем жить,                когда придет победа, всю нашу жизнь по-новому ценя.
И ты, мой друг, ты даже в годы мира, как полдень жизни, будешь вспоминать дом на проспекте Красных Командиров, где тлел огонь и дуло от окна.
Ты выпрямишься, вновь, как нынче, молод. Ликуя, плача, сердце позовет и эту тьму, и голос мой, и холод, и баррикаду около ворот.
Да здравствует, да царствует всегда простая человеческая радость, основа обороны и труда, бессмертие и сила Ленинграда!
Да здравствует суровый и спокойный, глядевший смерти в самое лицо, удушливое вынесший кольцо как Человек,             как Труженик,                          как Воин!
Сестра моя, товарищ, друг и брат, ведь это мы, крещенные блокадой! Нас вместе называют — Ленинград, и шар земной гордится Ленинградом.
Двойною жизнью мы сейчас живем: в кольце и стуже, в голоде, в печали, мы дышим завтрашним,                     счастливым, щедрым днем,— мы сами этот день завоевали.
И ночь ли будет, утро или вечер, но в этот день мы встанем и пойдем воительнице-армии навстречу в освобожденном городе своем.
Мы выйдем без цветов,                      в помятых касках, в тяжелых ватниках, в промерзших                                 полумасках, как равные, приветствуя войска. И, крылья мечевидные расправив, над нами встанет бронзовая Слава, держа венок в обугленных руках.

Январь — февраль 1942

Ленинградке

Еще тебе такие песни сложат, Так воспоют твой облик и дела, Что ты, наверно, скажешь: — Не похоже. Я проще, я угрюмее была.
Мне часто было страшно и тоскливо, Меня т>эмил войны кровавый путь, Я не мечтала даже стать счастливой, Мне одного хотелось: отдохнуть…
Да, отдохнуть ото всего на свете — От поисков тепла, жилья, еды. От жалости к своим исчахшим детям, От вечного предчувствия беды,
От страха за того, кто мне не пишет (Увижу ли его когда-нибудь), От свиста бомб над беззащитной крышей, От мужества и гнева отдохнуть.
Но я в печальном городе осталась Хозяйкой и служанкой для тою. Чтобы сберечь огонь и жизнь его. И я жила, преодолев усталость.
Я даже пела иногда. Трудилась. С людьми делилась солью и водой. Я плакала, когда могла. Бранилась С моей соседкой. Бредила едой.
И день за днем лицо мое темнело, Седины появились на висках. Зато, привычная к любому делу, Почти железной сделалась рука.
Смотри, как цепки пальцы и грубы! Я рвы на ближних подступах копала, Сколачивала жесткие гробы И малым детям раны бинтовала…
И не проходят даром эти дни, Неистребим свинцовый их осадок: Сама печаль, сама война глядит Познавшими глазами ленинградок.
Зачем же ты меня изобразил Такой отважной и такой прекрасной, Как женщину в расцвете лучших сил, С улыбкой горделивою и ясной?
Но, не приняв суровых укоризн, Художник скажет с гордостью, с отрадой: — Затем, что ты — сама любовь и жизнь, Бесстрашие и слава Ленинграда!

8 марта 1942

Дорога на фронт

…Мы  шли  на  фронт  по  улицам  знакомым, припоминали каждую, как сон: вот палисад отеческого дома, здесь жил, шумя, огромный добрый клен.
Он в форточки тянулся к нам весною, прохладный, глянцевитый поутру. Но этой темной ледяной зимою и ты погиб, зеленый шумный друг.
Зияют окна вымершего дома. Гнездо мое, что сделали с тобой! Разбиты стены старого райкома, его крылечко с кимовской звездой.
Я шла на фронт сквозь детство — той дорогой, которой в школу бегала давно. Я шла сквозь юность,                     сквозь ее тревогу, сквозь счастие свое — перед войной.
Я шла сквозь хмурое людское горе — пожарища,          развалины,                    гробы… Сквозь новый,              только возникавший город, где здания прекрасны и грубы.
Я шла сквозь жизнь, сведя до боли пальцы. Твердил мне путь давнишний и прямой: — Иди. Не береги себя. Не сжалься, не плачь, не умиляйся над собой.
И вот — река,              лачуги,                     ветер жесткий, челны рыбачьи, дымный горизонт, землянка у газетного киоска — наш    ленинградский                 неприступный фронт.
Да. Знаю.  Все, что с детства в нас горело, все, что в душе болит, поет, живет,— все шло к тебе,                торжественная зрелость, на этот фронт у городских ворот.
Ты нелегка — я это тоже знаю, но все равно — пути другого нет. Благодарю ж тебя, благословляю, жестокий мой,              короткий мой расцвет,
за то, что я сильнее, и спокойней, и терпеливей стала во сто крат и всею жизнью защищать достойна великий город жизни — Ленинград.

Май 1942

«Нам от тебя теперь не оторваться…»

Нам от тебя теперь не оторваться. Одною небывалою борьбой, Одной неповторимою судьбой Мы все отмечены. Мы — ленинградцы.