Роберт молчал, лицо его оставалось совершенно неподвижным, руки были опущены.
- Вот как? Вам нечего сказать? Какая жалость я надеялся, что вы поразвлечете гостей. Вогн будет очень разочарован, когда узнает, что вы проделали такой путь и ничего не смогли мне ответить. Мы столько лет были рядом, но только теперь я понял, как мало давала мне ваша дружба. А все-таки порадуйте собравшихся, попробуйте мне ответить! Вы, последняя надежда Люсары, единственный, кто противостоял узурпатору! Вам так-таки нечего сказать? Почему вы не обнажите меч, почему не убьете меня на месте? Почему не освободите от меня свою любимую страну?
- Не могу, сир, - спокойно ответил Роберт. - Если помните, я принес вам присягу.
Селар отбросил всякое притворство и угрожающе надвинулся на Роберта. Глядя ему в глаза, он бросил с такой яростью, что она одна, казалось, могла сокрушить человека:
- Ну, если вас останавливает только это, Роберт, вперед! Я совсем не хочу, чтобы потом говорили, будто я дал оправдание вашей трусости. Да в таком оправдании вы никогда и не нуждались! Доказательство тому ваше поведение при Селуте. Зачем мне присяга труса, когда у моих ног вся эта страна рабов! Клятва, которую вы мне дали, имела цену, пока вы были народным героем, но теперь ваша трусливая осмотрительность и бездействие сделали ее ненужной. Я освобождаю вас от клятвы!
Роберт, глаза которого вспыхнули опасным огнем, повернулся к Якобу:
- Мне кажется, милорд, что мое присутствие не доставляет удовольствия гостям. С вашего разрешения, я удалюсь.
Якоб смог только кивнуть; глаза его были холодны как лед. Роберт повернулся на каблуках и вышел из зала, толпа расступалась перед ним, как перед прокаженным.
- Я же говорил вам, Ичерн, - снова вернулся к своему издевательскому тону Селар, что он ни на что не осмелится.
- Да, сир, говорили. И все равно жалко: хорошая потасовка всех развлекла бы.
- Ну, проливать кровь накануне вашей свадьбы было бы плохой приметой и нарушением благочестия. Правда, это послужило бы актом очищения. Ладно, кузен. Думаю, пора вам познакомиться с вашей прелестной будущей супругой.
Король и Ичерн двинулись к возвышению, а Якоб дернул за рукав Мику:
- Скорее, мальчик, иди за ним. Ему сейчас нужен друг.
Дженн следила, как Мика пробирается сквозь толпу, не замечая, что Белла дергает ее за руку и шепчет: "Пора".
Дженн только рассеянно кивнула. Мика исчез в дальнем проходе, но это не принесло облегчения. Они сейчас уедут? Он покинет замок? Выедет в ворота Элайты, чтобы никогда больше сюда не вернуться?
- Пойдем, Дженн. Они ждут.
Дженн подняла глаза, но по-прежнему ничего перед собой не видела. В ее душе все еще звучали сказанные Селаром слова.
Трус.
Так он назвал Роберта.
Трус.
Но... Роберт ведь не был трусом. Он был Врагом.
Врагом... всего этого.
- Если время пришло, - выдохнула Дженн, чувствуя, что ярость вот-вот прорвет все сдерживающие ее плотины, - то, пожалуй, нам следует идти.
Вместе с Беллой она спустилась с возвышения. Глаза Дженн самой кротости и скромности были опущены, она двигалась со всей грацией, которой ее научила сестра.
Лицо Дженн было спокойно, руки не дрожали, дышала она ровно.
Она была готова убивать.
Левая ладонь Дженн начала чесаться, напомнив о клятве, данной Уилфу. Клятва была выжжена в памяти девушки так же неизгладимо, как отпечаток ее руки на столе совета. Дженн тогда сказала Уилфу, что могла бы сжечь Анклав. Может быть, придет день, когда она и сделает это. Но сегодня ее действия будут иными. Иными и гораздо более смертоносными.
Белла подвела Дженн к креслу Якоба. Девушка присела в низком реверансе, потом Якоб взял ее за руку своей морщинистой холодной рукой и заговорил. Дженн не слышала этих тихих вежливых слов: их уносил прочь ураган ее гнева. Только когда Якоб умолк, она поняла, что пришло ее время.
Якоб вложил ее правую руку в руку Ичерна. Герцог склонился и коснулся губами ее пальцев. Лишь бушевавшая в Дженн ярость не дала ей вздрогнуть от этого прикосновения и выдернуть руку. Гнев помог ей сохранить холодную голову и самообладание. Никогда еще не бывала Дженн такой совершенно спокойной.
Она подняла глаза, но не на Ичерна, а на Селара.
Он наблюдал за ней со смесью любопытства и насмешки, с презрительной снисходительностью типичный тиран.
Тиран, обреченный на смерть.
Дженн чувствовала, как растет в ней смертоносная сила; она наслаждалась даруемым ею ощущением власти разрушать. Он так и не поймет, что с ним случилось, никогда не догадается, что сам обрек себя на смерть.
Дженн подняла левую руку, чтобы точнее направить колдовской удар, который она сейчас нанесет, сделала глубокий вдох...
На ее плечо легла чья-то рука.
Белла. Дженн услышала ее шепот:
- Ты должна приветствовать своего будущего мужа, сестра. Он ждет.
Сила, как огонек свечи, дрогнула и погасла. Разочарованная и огорченная, Дженн уронила руку и пробормотала положенные слова. Она даже заставила себя взглянуть на Ичерна. Он ничего не заметил. Никто из них ничего не заметил.
Дженн снова посмотрела на Селара, но внимание короля было уже направлено не на нее. Откуда-то в уме Дженн возникли слова: "В один прекрасный день, король, будешь ли ты тогда могуществен или впадешь в ничтожество, я уничтожу тебя".
- Ну, как, по-вашему, кузен, - обратился Селар к Ичерну, совершенно не подозревая, что ему только что был вынесен приговор, - эта прелестная малютка вас устроит?
Легким усилием Дженн, воспользовавшись тем, что ее рука все еще касалась руки Ичерна, наложила на него Печать. Союзником ей он, конечно, никогда не станет, но все, что возможно, кузен тирана для ее защиты сделает.