— Хорошо, милорд. Я выеду на рассвете. — Он сделал глубокий вдох и подошел вплотную к Осберту. — И я был бы весьма признателен, если бы мы с вами обсудили результаты расследования — прежде чем вы подадите отчет проктору.
Осберт усмехнулся и двинулся к двери своей комнаты.
— Конечно, Нэш. Мы ведь союзники, не так ли?
ГЛАВА 3
В глубинах Голета Финлей расхаживал по коридорам Анклава. Его терзало беспокойство и мучило одиночество.
Он бродил по темным проходам час за часом, углубляясь в пещеры, в которых никогда раньше не бывал, кладовые, где хранилось зерно, одежда и топливо; коптильни, где с балок свешивались говяжьи туши, похожие на висельников. Финлей долго просидел около Огненного озера, следя за струйками пара, поднимающимися от горячей воды, словно молитвы, возносящиеся к небесам. Даже душный воздух, полный испарений и запаха серы, не мог заставить его отвлечься от грустных мыслей.
Во всем виноват он сам, виноват из-за собственной глупости и непредусмотрительности. Если бы он не отвлекся, может быть, ему удалось бы предотвратить падение Роберта со скалы; если бы был более внимательным, заметил бы дровосеков и не стал пользоваться аярном для поиска пропавшего брата. Будь у него хоть немного ума, он спрятал бы фамильный перстень где-нибудь в камере, так что стражникам никогда не удалось бы узнать, кто такой схваченный ими колдун. И уж наверняка было что-то, что он мог бы сделать, чтобы не дать Роберту предстать перед Ключом.
И вот теперь Роберт изгнан из Анклава, а он сам навсегда стал его узником, потому что стоит ему покинуть убежище, как за ним начнется охота по всей Люсаре.
Финлей медленно двинулся по проходам наверх, рассчитывая оставить уныние в глубине горы, но мрачное настроение было неотступным, как болезнь, оно тяжело давило ему на плечи, окрашивало темными красками мысли, не давало почувствовать умиротворение раннего утра.
Рассеянный, нерешительный, он вошел в столовую, налил себе в кружку горячего чая и уселся на скамью в дальнем углу. В этот час здесь было немного народа; все старались держаться подальше от Финлея. Тот оперся локтем о стол и мрачно уставился в свою кружку.
Блюдо с черствым хлебом и сыром, появившееся перед ним, показалось ему спасением. Потом кто-то, Патрик, уселся рядом за стол и принялся за еду. Патрик не смотрел на Финлея, сосредоточенно поглощая завтрак. Только подобрав последнюю крошку, он заговорил:
— Если так пойдет и дальше, ты свихнешься еще до конца месяца.
— Что?
Патрик помахал в воздухе ножом.
— Послушай моего совета, Финлей. Найди себе дело. Все эти бесцельные блуждания сведут тебя с ума. Ты это знаешь, я знаю, да знают все.
— Неужто? — протянул Финлей. — И чем же ты предлагаешь мне заняться, а? Сделаться пахарем? Или пастухом? Не думаешь же, ты, что мне хочется здесь оставаться! Проклятие, я всю жизнь ездил по стране или жил дома, в Данлорне. Я всегда был свободен, а теперь я пленник, пленник собственной глупости!
Патрик пожал плечами и отбросил со лба волосы.
— Ты мог бы учить детей, но сомневаюсь, что такое занятие будет тебе по душе. Много работы в библиотеке: Аселин всегда будет рад, если кто-то поможет ему с переводами.
— К черту, Пат! — Финлей с такой силой ударил кулаком по столу, что блюдо подпрыгнуло и зазвенело. Разговоры в столовой стихли, все глаза обратились на Финлея. Тот ответил яростным взглядом, и люди поспешно стали отворачиваться.
— Им же все известно, Финлей, — тихо пробормотал Патрик, и в его светлых глазах блеснуло отражение свечи. — Все знают, что случилось с тобой, с Робертом, Дженн и Ключом. Некоторые слышали слова Ключа, другие узнали о них позднее.
— К чему ты клонишь? — Финлей повернулся к Патрику, но теперь ему хватило самообладания говорить тихо.
— Ты много раз говорил Роберту… Говорил о том, что, нравится это ему или нет, люди ждут от него руководства. Теперь, когда он изгнан, они ждут того же от тебя. Не спрашивай меня, на что они рассчитывают, но тебе прекрасно известно: для каждого из них нет ничего важнее надежды, что когда-нибудь, хоть в далеком будущем, мы все освободимся из нашей темницы. — Патрик поднялся и взял свою кружку и блюдо. — Найди себе, чем заняться. Чем-нибудь полезным, Финлей. Не ты один живешь в клетке.
Уилф всю ночь прождал, пока ум его прояснится, а чувства успокоятся, чтобы не отвлекать от дела. Когда он вышел из своих комнат, уже почти рассвело. Он совсем не испытывал усталости, хотя и не сомневался: стоит ему лечь, и он тут же уснет.
Коридоры были пусты, и лишь изредка до слуха Уилфа доносился легкий шум: из столовой или тех помещений, где люди начинали готовиться к дневным трудам. Приятное, знакомое теплое ощущение…
Уилф бесшумно и целенаправленно спустился в главную пещеру. Выйдя на галерею, откуда можно было окинуть взглядом все огромное пространство, он на мгновение положил руку на холодные перила, потом спустился по лестнице. Справа от него лежал зал совета с его обшитыми панелями стенами, а справа высилась кованая опора с висящим на ней невзрачным колоколом. Уилф всегда чувствовал себя здесь маленьким и ничтожным; высота купола и сила Ключа заставляли его казаться себе карликом.
Уилфу не удалось бы сделать задуманное в одиночестве, даже в столь ранний час. Проклятие, Ключ слишком доступен для всех! Уилф не осмеливался закрыть главную пещеру для остальных членов Анклава — это вызвало бы слишком много вопросов. Что ж, раз он не может остаться здесь один, по крайней мере, молчание никто не нарушит.
Руки Уилфа начали дрожать, и он крепко стиснул их, молясь в душе о ниспослании ему мужества. Решительно выпятив подбородок, он в упор посмотрел на черный колокол. Ближе к Ключу подойти он не рискнул, боясь полностью пробудить: тогда колокол вспыхнул бы и превратился в темную туманную сферу. Если бы это случилось, сбежался бы народ; люди толпились бы за спиной Уилфа, смотрели бы с галереи. Так бывало всегда, каждый колдун Анклава всегда знал, когда Ключ пробуждался.
Уилф приходил сюда каждый день с тех пор, как изгнал Роберта, приходил и задавал одни и те же вопросы. Ответом ему была тишина. Только упрямство заставляло его снова и снова молить Ключ просветить его.
Уилф осторожно потянулся разумом к спящей сфере и ощутил чье-то присутствие в своем сознании, присутствие, удивившее и испугавшее его, когда он стал избранником Ключа. Теперь до конца жизни ему предстояло чувствовать в себе другого. Всегда ободряющее, никогда не оставляющее его в одиночестве присутствие… И всегда безмолвное.
Уилф сделал глубокий вдох и сосредоточился на колоколе, на Другом в своей душе, силой воли пытаясь установить более прочную связь. Каждый мускул его напрягся, все его существо было полно жажды понимания.
«Что оно значит, то пророчество, которое ты изрек Роберту? И зачем тебе эта девчонка, Дженн? Почему связана она Узами с твоим врагом? »
Поняв, что его снова постигла неудача, Уилф закрыл глаза.
«Зачем ты так терзаешь меня? Те двое обладают даром мысленной речи; они имеют предназначение, которое ты не пожелал раскрыть. Если мне следует помочь тебе, ты должен открыть мне, каким образом. Хочешь ли ты, чтобы я привел сюда Дженн? Нужно ли, чтобы она заняла мое место? »
Напрягая слух, с колотящимся сердцем Уилф ждал ответа. Следует ли ему уйти из пещеры? Или пробудить Ключ и заставить его дать ответ? Только ответит ли он?
Ведь если не ответит, все будут знать, что Ключ больше не говорит с Уилфом. Все будут знать, что Ключ больше полагается на тех двух чужаков, а ему, Уилфу, не доверяет. Неужели Ключ избрал тех двоих, не питающих преданности к Анклаву, колдунов, чью силу испуганное воображение Уилфа даже представить себе отказывалось?
«Они — моя погибель».
Была ли это собственная мысль Уилфа или ее навеял ему Ключ?
«Ради всех богов, — взмолился Уилф, — открой мне свою волю! »
— Не страшись. Она придет.
Уилф вздрогнул, услышав тихий шепот. Его глаза широко раскрылись и уставились на колокол.