Грэм, не обращая внимания на шум, поднявшийся вокруг его персоны, устроился перед очагом, на своем любимом месте, и вытянул ноги. Его спутники и сестра уселись рядом, и Гата медовым голосом попросила Укон дать им чего-нибудь поесть. Та начала было возмущаться — почему, мол, нельзя поужинать вместе со всеми, зачем обязательно тащиться на кухню, мешаться у нее под руками и ронять княжеский престиж — но возмущение ее было наигранным, к тому же, она быстро осеклась под серьезным взглядом Грэма. Ужин явился в мгновение ока, и хотя он не был таким роскошным, как стоявшие на княгинином столе яства, все с удовольствием поели. Укон пристроилась на краешке стола, с робостью разглядывая Грэма, и время от времени задавала вопросы. Грэм отвечал неохотно и в общих чертах, а по поводу длительности своего пребывания в княжеском доме вообще предпочел отмолчаться.
Потом на кухню начали стекаться слуги, поскольку наступало время их ужина. Все с любопытством и опаской посматривали на молодого господина, и Грэму стало неуютно. Он поспешил закончить ужин, поблагодарил Укон и поднялся в свою спальню. Спать не хотелось. Он поставил свечу на стол и довольно долго сидел на кровати, упершись локтями в колени и сжав голову. Его одолевали нехорошие мысли. На душе было муторно, тошно, и в очередной раз он пожалел, что вообще приехал. Зачем мне это понадобилось? с горьким недоумением спрашивал он себя. Повидаться с мачехой? Ну, повидался, и что? Легче стало?
Вскочив, он нервно прошелся из угла в угол. Сидеть в душной комнате было выше его сил, и он решил выйти в парк, хоть на улице и было уже темно, хоть глаз коли. На минуту он задумался, как бы выбраться из дома незамеченным, потом вспомнил, что прямо под окном растет прекрасное дерево, которым они с Гатой не раз пользовались, чтобы попасть в комнату. По деревьям лазить Грэм еще не разучился, и хотя ему пришлось довольно долго провозиться с окном, которое ни в какую не желало открываться, уже через двадцать минут он стоял на земле, поеживаясь под порывами холодного ветра. Темнота была полная, небо затянуло тучами, но он своим воровским зрением все же кое-что видел. К тому же, в свое время он знал парк как свои пальцев, и надеялся, что еще не все позабыл.
Постояв немного, Грэм решил дойти до пруда, своего любимого места. Пришлось немного поплутать, но пруд он отыскал по серебристому свечению воды в темноте. Он нашел место на берегу, под ветвями ивы, склонявшимися к самой воде, расстелил плащ и устроился на нем. Сидеть было довольно холодно, но все же, это было много лучше, нежели мучиться бессонницей в темной, душной комнате.
4
К утру Грэм озяб, промок и осунулся после бессонной ночи, но зато заметно успокоился. Мысли об оказанном приеме уже не угнетал его так сильно, ненависть сестры и мачехи не причиняла боли. Ночью он решил, что все это неважно.
В отличие от него, Роджер встал не с той ноги. Вошедшему в комнату Грэму он заявил, что абсолютно не выспался. Со злым лицом он болтался по комнате, разыскивая свои вещи, раскиданные по всем углам (предрассветный сумрак отнюдь не облегчал задачу), и беспрестанно ворчал. Или, сказать точнее, рычал.
— Не понимаю, с какого рожна тащиться к твоему крючкотворцу в такую рань? Что, попозже нельзя? Он еще спит, наверное!
— Кто рано встает, тому Фекс подает… — не удержался от ехидного замечания Грэм, прекрасно при этом понимая, что злить Роджера сейчас не стоит — и без того как бы кусаться не начал. На самом деле, причина была проста: ему не хотелось встречаться с ожидаемыми сегодня гостями, и он рассчитывал рано уехать и поздно вернуться.
— Врешь, — рыкнул Роджер, даже не повернув головы. — Вашему Фексу плевать на утро. Я бы сказал: кто поздно ложится… А лучше — вообще не спит. По нему, так день вообще может не наступать.
— Что-то ты сегодня в философию ударился с утра…
— С Илис пообщаешься — еще не так заговоришь.
— А при чем тут Илис? — искренне удивился Грэм. — Вы что же, всю ночь с ней языками чесали, что ли?
— Ну, не всю, но полночи — точно…
— Интереснее занятия не нашел?
— Кому что, — Роджер отыскал, наконец, свою потрепанную куртку, стал ее натягивать. — Кому-то нравится ночью по лесу шататься, а кому-то — сидеть в тепле, в приятной компании.
— По твоему виду я бы не сказал, что компания была приятной.
— Много ты понимаешь… Ну, я готов. Но, хоть убей, не понимаю, зачем я тебе понадобился.
— Чтобы произвести на поверенного неизгладимое впечатление.
Роджер посмотрел на него, как на сумасшедшего, но ничего не сказал.
Они немного перекусили на кухне. Укон, встававшая спозаранку, дала им мяса, хлеба и сыра. Не обошлось без ворчания, кухарка никогда не упускала случая высказать свое мнение по поводу поведения кого-либо из детей князя. А уж тем более, когда дело касалось самого младшего, Грэма. Тот равнодушно выслушал все ее тирады, даже не вникая в них. Быстро закончив завтрак, он поблагодарил Укон и вышел во двор. Коней седлали сами, поскольку Николас, не предупрежденный о желании молодого князя рано утром уехать по делам, еще спал. Грэма это вполне устраивало, а вот Роджер весь изошел ядом: не дело, мол, князю самому седлать коня, на то слуги есть. Грэм пропускал ехидные замечания мимо ушей, твердо решив сохранять спокойствие и мирное расположение духа.
Утро выдалось влажное и холодное, небо еще с ночи затянуло тучами, в голых ветвях деревьев гулял ветер, пробиравший до костей. Под копытами лошадей хлюпала грязь, смешанная с талым снегом. Грэм кутался в плащ, но все равно мерз, и про себя проклинал все «прелести» ранней весны в Наи. Это время года он ненавидел; в такую погоду покалеченная нога напоминала о себе особенно сильно. Сейчас же прибавилась еще тянущая боль в боку.
Роджер сидел в седле выпрямившись, словно холодный ветер облетал его стороной.
Парк миновали в полном молчании. Грэму вообще не хотелось говорить, его вдруг неудержимо потянуло в сон, и он жалел, что всю ночь провел вне дома, вместо того, чтобы выспаться как следует. Роджер, как обычно, нацепил на лицо непроницаемую маску мрачного спокойствия, и лишь сильнее обычного нахмуренные брови выдавали невеселые мысли, бродящие в его голове. Грэм подумал, что, возможно, ночью между ним и Илис произошел какой-то необычный разговор, из-за чего Роджер и был сегодня с утра в особенно мрачном расположении духа.
Когда они отъехали от дома на приличное расстояние, Роджер наконец раскрыл рот и сказал:
— Объясни мне, Соло, зачем мы тащимся к этому твоему крючкотворцу? Кажется, сестра ясно объяснила, что поместье, в котором ты намереваешься временно осесть — твое, твое с потрохами, и никто твоих прав на него не оспаривает. Так чего же тебе еще нужно?
— Формального подтверждения.
— Да на кой ляд тебе сдалось это формальное подтверждение? К чему оно нужно, если ты собираешься пожить в доме год-другой… или что там у тебя в планах. Родственники не возражают — и ладно.
— Не хотелось бы, чтобы потом они спохватились и попытались вышибить меня… нас оттуда. Мне нужна уверенность, что я смогу жить спокойно.
— Уверенность ему нужна… — проворчал Роджер сквозь зубы. — Ты, кажется, забыл, что уверенности у нас нет и быть не может, и твои права на дом и земли тут ни при чем. А зависит все от того, насколько быстро нас найдут люди Крэста.
— Думаешь, они найдут нас там?
Роджер раздраженно повел плечами.
— Если за дело взялись профессионалы, наша поимка — только вопрос времени. Несколько месяцев спокойствия, скорее всего, нам обеспечены, но потом… Когда истрийцы прочешут всю Медею, и до них дойдет, что мы уже пересекли границу с Наи, нам придется искать другое убежище.
— Может, и так… но пока рано об этом думать.
— Клянусь Рондрой, — вырвалось у Роджера, — если бы только я мог быть уверен, что нашел место, где Илис ничего не грозит! С какой радостью я бы оставил ее там и уехал!