Однажды утром коммунаров не оказалось в приютившем их особняке. Они ушли ночью, никем не замеченные, оставив на кухонном столе записку, — ее принесла госпоже Синьяк заплаканная Жанна.
В записке было несколько слов:
«Благодарим за все. Уходим бороться за дело коммуны».
Госпожа Синьяк с неожиданной грустью прочитала эти слова и, обняв Жанну, ласково провела рукой по рыжим кудрям девушки.
— Это я виновата, что они ушли, — говорила Жанна, утирая передником слезы. — Я толкнула их на верную гибель!.. Вчера рассказала, что видела, как вели арестованных. В толпе шла девушка с кандалами на руках — такая гордая, такая прекрасная! Она шла с поднятой головой, волосы ее развевались… Габуш и Лусто ничего не сказали, молча переглянулись. Боже мой!.. Зачем я рассказала им о девушке в кандалах?..
3
Прошло несколько месяцев.
Поздней осенью госпожа и господин Синьяк сидели в гостиной в сумеречный послеобеденный час. Жанна доложила, что госпожу Синьяк спрашивает на кухне какой-то ремесленник.
— Это он, барыня, — шепнула Жанна, когда госпожа Синьяк вышла из гостиной. — Это Габуш!
Глаза девушки сияли, она раскраснелась от волнения и радости.
Госпожа Синьяк с большей, чем могла бы предположить, приветливостью встретила своего случайного гостя. Он сбрил курчавую бороду, красившую его, отрастил длинные усы.
— Здравствуйте, Габуш. Рада видеть вас живым, здоровым!
— Благодарю, — отвечал, кланяясь, Габуш. — Но, сударыня, вы ошиблись: мое имя Тибо. Франсуа Тибо к вашим услугам!
Госпожа Синьяк улыбнулась.
— Ну хорошо. Пускай Тибо… Как поживает ваш друг Лусто?
— Бедный Лусто!.. Он — на каторге, в Новой Каледонии.
Наступило молчание.
— Вы пришли за книгой? — тихо спросила госпожа Синьяк.
— Да. Она нужна нам!
— Мне больно расставаться с ней… Но я много думала. Вы правы, эту книгу нельзя держать взаперти.
Она ушла к себе и скоро вернулась.
— Вот она, возьмите…
Габуш поклонился еще раз.
— О, благодарю вас!.. Мы напечатаем ее, — сказал он, — ее голос будет услышан всеми, кто борется за свободу! И тогда она снова придет к вам.
— Кто это был, дорогая? — спросил господин Синьяк жену, когда та вернулась в гостиную. Он и не подозревал о гостях, побывавших в его доме в последние дни коммуны.
— Приходил переплетчик, — отвечала госпожа Синьяк. — Я отдала ему несколько книг…
Единственный раз за всю их долгую совместную жизнь она не сказала мужу правды.
Глава шестая
СЕМЕЙНАЯ РЕЛИКВИЯ
…Книги — опыт прошедшего: это душа, которая начинает жить и отвечает нам всякий раз, как мы захотим спросить ее.
1
Экспресс из-за границы прибыл в Москву точно по расписанию.
Из темно-синего, с зеркальными стеклами вагона первого класса неторопливо, вразвалочку, вышел молодой господин в золотых, старивших его очках, с холеной бородкой.
Не светлый котелок модного фасона, не щегольская трость, даже не дорогое заграничное пальто, а именно эта его бородка и его спокойная самоуверенность говорили о том, что молодой господин преуспевает на жизненном поприще, знает себе цену и совершенно доволен собою.
Носильщик с почтительным видом семенил за ним следом, неся небольшой желтой кожи чемодан, весь в пестрых наклейках, — свидетельство того, что владелец его не любил засиживаться в чужих краях на одном месте: побывал в разных странах, в разных отелях. Приезжий сказал носильщику, что за остальным багажом пришлет из дому.
Навстречу молодому человеку, сияя улыбкой, не шла, а величественно плыла по многолюдному перрону полная дама в изящной шляпке с вуалью, в пышном боа.
— Алексис! Дорогой! Наконец-то! — заворковала она. — Уж мы ждали, ждали!.. Твоя бедная мать исстрадалась. Она так хотела встретить тебя, но ты же знаешь ее слабое здоровье. Стоило ей вчера навестить баронессу Икскуль и вот — жесточайшая мигрень!
Молодой господин приподнял котелок, почтительно приложился к пухлой ручке дамы.
— Счастлив видеть вас, ma tante! — сказал он. — Счастлив и польщен, — вы балуете меня своим вниманием! Ваши родственные чувства, ваша энергия — неизменны…
— Потолстел, чего не следовало бы делать, возмужал, — говорила дама, разглядывая его в лорнет. — Как отдохнул? Как погода в Ницце? А в Париже?.. А у нас, — негромко и торопливо добавила она, — тебе писали? Больна бедняжка Натали, нездоров Николенька…