Он открыл форточку и несколько минут с наслаждением вдыхал прохладный воздух, глядя на бледное вечернее небо и молодую зелень деревьев в саду напротив.
— Где ж твои вещи? — спросил старик.
Михаил рассмеялся.
— Думаешь, я привез из-за границы сундуки, полные всякого добра? И без того мой маскарад и билет первого класса стоили недешево… Все мое имущество — в этом портфеле. «Все мое ношу с собою». Omnia mea… Пальто жалко! Хорошее пальто осталось в номере… Да, постой-ка, я покажу тебе интересную вещь!
Михаил открыл портфель, достал книгу в кожаном переплете.
— Ты ведь знаешь французский, — сказал он. — Ну, Аркадий Семеныч! Вот у кого нужно учиться писать! Такая простота, такая ясность мысли и такая сила убеждения — просто диву даешься! Не книга — динамит!
— Ну уж и динамит! — недоверчиво усмехнулся Аркадий Семенович, щурясь от дыма папиросы и перелистывая книгу.
— Уверяю тебя! Мы все читали ее с подлинным волнением, хотя она, конечно, наивна и не свободна от некоторого идеализма… Но ведь ей сто с лишним лет! Хорошо бы издать ее! Я начал переводить, да не закончил. Вот видишь рукопись…
— Любопытно… Кто такой — Тибо?.. Откуда она у тебя? Небось откопал у букиниста на набережной Сены, у моста Сен-Мишель?
— Нет, тут довольно трогательная история. Книгу мне подарила вдова одного коммунара, некая Жанна Габуш. Она частенько бывала у нас, и мы все, вся русская колония, очень любили эту немолодую, но удивительно живую, с огоньком, как и положено парижанке, женщину. Она рассказывала мне, что ее покойный муж — он умер от чахотки после длительного пребывания в тюрьме — дорожил этой книгой и все мечтал издать ее во Франции. Передавая ее мне, Жанна Габуш со слезами на глазах сказала, что теперь спокойна за ее судьбу: книга будет в руках людей, стоящих в первых рядах революционных борцов, в руках русских товарищей!
— Любопытно! — повторил Аркадий Семенович.
— Прошу тебя, — сказал Михаил, — сбереги книгу и рукопись!
Так книга Франсуа Тибо снова попала в Россию.
Аркадий Семенович не сразу нашел время познакомиться с нею. Только спустя несколько дней, когда Михаил благополучно выехал из Москвы, он прочитал книгу. До утра просидел над ней. По временам откидывался на спинку кресла, ерошил редкие седые волосы, еще яростней затягивался табачным дымом.
— А Михаил-то прав! Не книга — порох! — бормотал он. — Хорошо бы, хорошо бы издать ее!..
Он показал книгу некоторым из своих друзей.
И всем, кто читал ее, казалось, что они слышат из далеких времен голос друга, доверившего им свои мечты, завещавшего трудное, доблестное дело борьбы.
Однажды ночью постучали в дверь.
Аркадий Семенович не спеша оделся, закурил, пошел отворять. Он сразу понял, что за поздние гости пожаловали к нему, но был спокоен. Все у него было «чисто», обыска он не боялся.
Грубые приглушенные голоса, топот ног наполнили маленькую квартиру. Городовые и сыщики рылись в его вещах, книгах. А он сидел на стуле у окна и посматривал то на толстенького рыжеватого пристава, по-хозяйски расположившегося за письменным столом, то в окно на пустынную в этот час улицу.
Сыщик принес приставу книгу и рукопись, положил их на стол.
Аркадий Семенович нахмурился: это была книга Тибо и перевод ее, начатый Михаилом.
Черт возьми! И зачем только он держал книгу у себя, а не в более надежном месте?
— Книга не представляет для вас решительно никакого интереса, — сказал он приставу. — Это старинная книга, имеющая только историческую ценность.
Пристав пожал круглыми плечами.
— Я просмотрю книгу и рукопись. Если окажется возможным, вы получите их обратно, — сухо и вежливо сказал он.
Аркадий Семенович отвернулся к окну, не хотелось видеть книгу Тибо в руках врага.
— Одевайтесь! — услышал он через некоторое время голос пристава.
3
Полицейский пристав Адриан Христианович Вульф с душевным томлением и все нараставшим беспокойством больше получаса ожидал приема у князя Петра Сергеевича Тугарина.
Не так давно ему пришлось довольно долго прождать в приемной зубного лекаря с целью удаления гнилого, замучившего его зуба. Ожидание тоже не из приятных, но сейчас он чувствовал себя несравненно беспокойнее.
Вульф сидел на самом краешке мягкого, обитого полосатым шелком стула в просторной богатой гостиной и тоскливо поглядывал то на высокую белую дверь, то на бронзовую нимфу. Нимфа стояла на камине, обняв обнаженными руками фарфоровый циферблат часов, звонко отсчитывающих секунды, счет которым Вульф давно потерял.