. Эндес счастлив, всё в нём хорошо. Он непобедим. И войну переживёт. И снова станет великим... А моя сила... моя сила - чувствовать холод камней в руинах? Аурора пыталась скрыть от меня, что я не могу улавливать дух Эндеса, что я ничем не отличаюсь от других детей, кроме как тем, что родилась в этой семье? Но я ведь всё ещё чувствую Эндес. Точнее, теперь я по-настоящему его чувствую. Мама не могла врать. Нет, нет. Лучше я буду врать себе о том, что я чем-то могу помочь своей родине, чем-то предотвратить войну. Так будет лучше. ...Я приходила в себя, глядя на цвет белков, который был ярче, чем мои непричёсанные волосы, свалявшиеся в комья. Я снова чувствовала в себе способность слышать запахи, нюхать цвета и пробовать на вкус звуки. Потому что я снова почувствовала боль. ...Мама мертва. Я думала, что чувствую Эндес. Но это не так. Я не воспринимала его боль, я не видела мрачные лица. А они были такими всегда, просто спрятанные под масками деланной радости. Такова природа моего мира. Но страдания не должны быть катастрофой, отнимающей у тебя жизнь. Страдания - часть жизни. Отвергая их, ты отвергаешь неотъемлемую часть бытия. Поэтому мне просто нужно было успокоиться и остановить слёзы. Я переживу. Я всё переживу, думала я, ведь мама учила меня быть сильной и говорила, что я вырасту такой же, как и она. Поэтому я должна пройти через страдания, чтобы не подвести маму. Я думала именно об этом, пока надевала тёмно-синее платье из шкафа (я ненавидела платья, но делать нечего, ведь мне просто нельзя ходить здесь в поношенной одежде, как бы я её ни обожала) и закрывала окно. Жёлто-серый рассвет окрасил город в совершенно иные цвета, никак не похожие на цвета того города, каким он был час назад. Город просыпался. Но люди не выходили на улицы. Ветер становился сильнее, хотя обычно он затихал к утру. Я кое-как расчесала волосы и осторожной поступью выбралась за дверь, вдохнув тёплый по сравнению с ветром в комнате воздух, и оказалась в знакомом, но всё ещё не до конца заученном лабиринте. Коридорные переплетения всё ещё казался огромным, а я в нём - маленькой мышью. Я шла к покоям Онирэна. Я точно знала, что он, даже если не спал нисколько, должен встретить рассвет. Онирэн точно был на балконе и держал в руках кружку любимого чая. Я слишком хорошо его знала. Дверь в его покои была открыта. Кровать - не застелена, на столе лежали толстенные книги по истории других миров и карты, ветер шастал и здесь, метался между высоким потолком и адски холодным каменным полом, не прикрытым ковром. Срывал со стен записки, непонятно как и непонятно зачем прикреплённые туда. Онирэн сидел на широком балконе и смотрел вдаль, сидя на табуретке и попивая чай. Всё так, как я и предполагала. Только одежда на нём была не повседневная, а такая, словно он собрался на какой-нибудь приём или мероприятие. Я просто встала рядом и несколько минут мы молчали, глядя на небо, с этой стороны ещё не окрашенное лучами солнца. - Как убили маму? - без интонации спросила я, не повернув головы. - В битве. Я даже не увидел, кто это был. Когда всё закончилось... Я... Мы... увидели её тело, - прохрипел Онирэн совсем севшим голосом. Он был одет относительно прохладно: начищенные до блеска чёрные сапоги, такого же цвета брюки из тонкой ткани, идеально чистая синяя рубашка (пиджака на нём не было: видимо, собирался надеть позже) и накинутый на плечи его любимый парадный чёрный с золотым плащ. На его лице не было ничего. На моём лице тоже, должно быть, не было видно ни одной высохшей слезы, и глаза уже давно снова стали обычными - холодно-голубыми, мутными. - Понятно. Когда похороны? - Я так хотела расспросить его, где остальные, как Эндес, что случилось, с кем кто воюет, и грустно ли Онирэну тоже, но я не могла. В горле плотно засел комок. Я говорила отрывистыми фразами. Как и Онирэн. Значит, ему тоже было не по себе... Мягко говоря. - В лазурном часу у башни Феникса. - Я покачала головой. Вот зачем Рэн так нарядился. Уже через четыре часа нам нужно быть Идеальной-Классной-Совершенно-Не-Подающей-Вида-Королевской-Семейкой и стоять с каменными лицами на похоронах моей мамы, подавать всем пример и говорить красивые пафосные слова. Онирэн опять будет произносить речь о том, как он сожалеет, речь, полную пустых слов и абсолютно безэмоциональную. Я представляю, что творится у него в душе, когда он со спокойным видом и нарочно сделанной лёгкой печалью говорит что-то на похоронах. Ему наверняка хочется оборвать эту глупость и заорать: «Да разве можно передать словами то, что я чувствую сейчас?!» Я видела, как он борется с собой. Я знаю заранее, как всё будет. Онирэн отчаянно пытается носить маску мудрого и всезнающего короля, в то время как ему самому хочется сбросить все эти обязанности и пойти прогуляться босиком по розовому песку на пляже или проспать до вечера... Всё так и было. Мы стояли, одетые в траурные цвета - чёрный, синий и бледно-жёлтый - и, опустив головы, подходили к саркофагу с открытой крышкой, где лежало тело матери. Её похоронили в доспехах, в которых она и погибла. На её груди блестел чарующий багровый камень, один из тех, которые когда-то носили все в нашей семье. Но потом традиция носить магические камни ушла, и все камни были погребены вместе с их владельцами. А говорят, что в них пряталась невероятная сила; должно быть, именно поэтому никто не хотел оставлять магические камни в Эндесе и эти камни были в таком месте, что невозможно было их достать. То есть мама была последней, кто ещё носил камень. Остальные отказались их носить ещё давно, когда умер король Айгэр. Каждый приближённый, член королевской семьи и каждый князь должен был положить цветок синего бархатца в саркофаг. Когда я подошла к телу матери, я еле сдерживалась, чтобы не заплакать, но мои губы уже дрожали. Я была единственной, кто положил в край саркофага розовый цветок. Мама любила ярко-розовый, а не синий, и плевать, что это не траурный цвет. Все сделали вид, что не заметили. Я стояла, пытаясь забыться и не слушать ни речи Онирэна, ни князей, ни знакомых и друзей матери. Я стояла, закрыв глаза, и вспоминала те моменты, которые были связаны с красноволосой Ауророй, моей королевой и моим божеством. Но прошло пять месяцев с того момента, как я видела её в последний раз, и я не могла вспомнить никакое другое лицо кроме того, что сейчас я могла видеть в саркофаге. Оно было... не лицом мамы. Лицо моей мамы было живым, излучающим любовь и всегда улыбающимся. Я была не здесь - среди толпы, среди колонн и идеально гладких полов, под сводами огромного белого купола старой башни. Не в городе и не на похоронах. Я как будто стояла на поляне, излюбленной мамой. И Аурора стояла напротив меня, улыбаясь и предлагала опять сыграть в догонялки. Что-то вывело меня из пребывания в воспоминаниях и мыслях об упущенном. В толпе кто-то заверещал, послышалось всеобщее смятение, волнение. Я открыла глаза. Человек в плаще, подходивший к саркофагу с синей лилией, вдруг отбросил цветок в сторону и вцепился в камень, сорвал его с цепочки и и убежал. Его пытались ловить, но непонятным образом он уворачивался. Как он попал на похороны? И как он посмел нарушить эту атмосферу? Во мне резко пробудилась ярость. Я погналась за тем подонком, пока он распихивал толпу, но люди в ней сами предпочитали расступаться и глазеть на погоню. Я почти догнала его. Но как только я схватила вора за плащ, он исчез. Испарился на месте. У меня в руке остался клочок серого плаща. Я опустилась на колени от недоумения и ужаса от того, что мамин камень посмели украсть. Похороны были испорчены паникой. Что произошло, никто так и не понял. Онирэн сказал, что это просто воришка. Что никакой особой силы в этих камнях не было, это просто слухи. Надо разыскать его и предпринять меры, да, да, конечно, но не стоит так волноваться. Онирэн много чего сказал в этот день, когда мы с ребятами сидели в гостиной с унылыми лицами и равнодушно общались - просто из приличия. В голове у меня гудело, и я старалась не обращать внимания на приглушённые сиплые голоса и только изредка слушала, что говорил Онирэн. Он говорил о том, что непонятные существа свирепствуют на севере, и как с ними бороться, ещё никто не понял. А небо затягивает серая дымка - по мере перемещения существ на юг Эндеса. Когда все стали собираться на ужин, я сказала, что плохо себя чувствую, и ушла в комнату. Этот день был сном, бредом. Я всё ещё была уверена, что нахожусь во сне. Надо проснуться...