кон, магические способности и аналитическое мышление, но в то же время доброта и искренность - не ко всем, конечно... Я понимала, что Релин была особенной. Она была... Я ещё не поняла, какой она была. Со мной она была чёрствой, это да, но я её тоже не особо любила, и это было заметно. Ну, ладит с Хаглом - и Ящер с ней. Наконец перестав думать обо всей этой романтике, в которую ещё не до конца верилось, оставив этих двоих наедине, я вздохнула и побрела на стену крепости, чтобы посмотреть на любимый город сверху. За стенами было многовато трупов Теней - сильно изувеченных, сверху похожих на обрывки чего-то чёрного, скомканные и истекающие такого же цвета жижей. Всё было в их крови - колонны, здания, остатки вымощенных камнями площадей, то есть камни, разбросанные везде. Воздух был свеж и холоден. Я вспомнила, что ничего не ела и не пила уже очень давно, и тут же желудок скрутило. Да, аппетит мне не испортить даже видом города, покрытого останками людей и Теней, валявшихся везде, куда ни глянь. Взобравшись на стену, которая тоже, надо сказать, пребывала не в лучшем состоянии после боя, с куском ноги какого-то животного и куском яблочного пирога, который неизвестно как сумела приготовить Синица, я увидела закат в самом разгаре. И подумала, что спала больше, чем казалось... Эндесийский закат, самый настоящий - с горящим оранжевым солнцем на почти ясном сером небе. Этот закат не блистал красками, как раньше, но он так же грел мне душу, как и в те времена... Да какие времена? Несколько месяцев назад. Уплетая то, что дала мне обрадованная моим возвращением Синица, я глупо улыбалась, потому что я чувствовала надежду, теперь у меня не было желания кинуться в пропасть, ведь я там уже побывала и поняла, что это отнюдь не самый великолепный конец жизни. Здорово было бы умереть с пирогом в руке, глядящей на закат счастливой дурой. Вот это было бы поистине замечательно, да... - Дай кусочек, - послышался голос с лестницы. На ступенях, ухмыляясь, стоял Чернильник с перебинтованными руками. Свои любимые кольца он так и не снял, и они нелепо выглядели на покрытых красно-белой тканью пальцах. Его одежда не была боевой - видимо, он переоделся и тоже вышел полюбоваться закатом. В штанах, каких-то странных кедах и кожаной куртке, наверное, было холодно. Я поёжилась. - Сама есть хочу, - бросила я, ещё не до конца прожевав, и улыбнулась ещё шире и глупее. - Тебе много нельзя. Помереть хочешь? - Чернильник уселся прямо на край стены, точнее, на один из её зубцов, и свесил ноги, активно ими ударяя об камни. - Это ты хочешь помереть, - хмыкнула я. Мы замолчали. Я дожёвывала восхитительный, но всё-таки подгоревший и пахнущий магией пирог, а Чернильник напевал какую-то мелодию так, что хотелось заткнуть уши от его исключительного певческого таланта. - Эй, командир, - неуверенно начала я, любуясь следами солнца на потухшем небе и ясными голубыми глазами Чернильника, - а если бы в тебя кто-нибудь влюбился, ну, скажем... Неважно. Ну, что бы ты сказал? - Мне стало стыдно от того, что я сказала, и неприятное жжение в ушах и щеках выдало бы моё смущение, если бы командир повернулся. Но он только засмеялся - звонко, заразительно. - Я бы сказал этому человеку, чтобы он дальше ел свой пирог - но я предупредил его, чтобы не увлекался - и не выдумывал глупостей. Влюбиться в того, кто старше тебя на семьсот лет. Или на восемьсот, не помню, праздновать дни рождения было скучно уже на сотый год, а листок, где я отмечал, сколько мне лет, потерялся. Ну, в общем, не выдумывай. - Он посмотрел на меня без всякой тени презрения или злобы, потянулся и легонько толкнул рукой мою голову (толкаться и пихаться было для Чернильника дружеским жестом), а затем вздохнул. Я вздохнула в ответ. - О, гляди, сладкая парочка. - Чернильник посмотрел на Ворона и Рубиновую, которые молча смотрели на небо, стоя чуть подальше нас. Командир скорчил рожу и засмеялся снова. В общем, спустя шестнадцать - двадцать минут на этой стене собрались все командиры и я с Рубиновой, как почётные воины. Не было только Трёхрогого, который, как мне сказали, спал так, что не разбудишь и концом света. Лазурный глазел на Синицу, которая общалась с Лисом. Видимо, они спорили, какой рецепт приготовления карамельных пряников лучше, и Лис явно проигрывал. Туманная стояла рядом со мной и Чернильником, молчала, и я следила за её взглядом. Она считала звёзды, загибала пальцы, потом снова разгибала и переходила на следующий десяток. - Расслабляет, - криво улыбнулась мне Туманная, увидев, что я не отвожу взгляда от неё. Я понимающе кивнула и тоже посмотрела на небо, краем глаза поглядывая на командира. Чернильник каким-то образом почти разлёгся на стене, неустанно мотая ногами и тихо напевая. Кто там из нас хотел умереть? Рисковый же он всё-таки. - ...В моём мире было много звёзд, очень много, - грустно произнесла Туманная после долгого молчания. - Оно, как и Хаос, сейчас во тьме, ведь он граничит с ним. Я скучаю по родным звёздам, по небу, по семье... Что с ними будет? Когда я думаю об этом, моё сердце падает, и дыхание перехватывает... Знаешь, как одиноко такими ночами лежать под открытым небом, пересчитывать звёзды, пытаясь не думать о... - Туманная замерла и закусила губу. - Кстати, мы учились с Хаглэсом в одном университете, - хихикнула женщина, - но на разных факультетах. Он тогда так и притягивал уличных мальчишек, у него там своя армия была из детворы. Да он и сейчас детей в армию набирает. - Туманная покачала головой. Я слушала, приоткрыв рот. - Меня Кириа зовут. - Оказывается, у неё тоже есть имя. А я даже не задумывалась об этом. - Будем знакомы. Прости, что рассказываю свою биографию. Просто не могу долго держать в себе эмоции, а выговориться некому. Прости. ...Кстати, что там насчёт моей клички, ребёнок? Я вдыхала полной грудью воздух, пахнущий цветами и Эндесом. Я касалась стены руками, и в ней по-прежнему не было той силы Эндеса, той силы, которую я обнаружила угасающей, вернувшись с Земли. Её не осталось, только тлеющие искорки, отголоски старого Эндеса. Но я ещё верну свой мир. И Туманная вернёт свой мир, и Хаглэс... Наверное, они из одного мира, поняла я и погрузилась в размышления, полные надежды. Ребята, собравшись покучнее, спорили, какая у меня будет кличка. Никак не могли определиться между Криворукой, Кишкотонкой и Дитём Сатаны. Первое придумал Хаглэс, автор второго прозвища был гений Лазурный, а третью кличку выпалил сходу Чернильник, спасибо ему за такой комплимент. Я улыбалась, у меня уже болели щёки. - Пусть она будет Хару, - выдохнула Туманная. - «Алый» в переводе с древнего эндесийского. - Наконец-то кто-то нормальный посреди этого ужаса с тупыми кличками! - вскричала Синица, которая снова пыталась защитить меня от «мальчишек-переростков» в лице Хаглэса, Чернильника и Лазурного. Лис просто хихикал в сторонке, наблюдая за обсуждениями. - Не слишком ли много у нас прозвищ, связанных с цветами, в Отряде? Даже сам Отряд связан с цветом. Давайте что-нибудь оригинальное, ну в конце-то концов! Я согласен на Криворукую, пусть так! - пытался вразумить всех Лазурный. - Ну да, если перевести на какой-то другой язык, то сразу звучит красиво, это да, но «алая» есть «алая», - ворчал Хаглэс. - Я буду звать её Хару, - сипло и резко произнесла Туманная и спустилась вниз. Остальные притихли. На небе стало чуть больше звёзд. Я пересчитывала их, следила, где загораются новые, и всё ещё улыбалась.