Шерохов сидел, упершись локтями о стол, сжав виски руками, и смотрел, как Наташа непрерывно вертит одним пальцем блюдце, почти совсем прикрыв глаза.
— И надо ж, еще не перевелись недоумки, они-то пытаются доказывать с пеной у рта, мол, тогдашнее быльем поросло или интересует лишь «предков». Вульгарный и печальный вздор, а главное — это обкрадывание самих себя.
Василий Михайлович дотронулся до руки Наташи, погладил ее, как бы успокаивая.
— Кстати, побывал я и в Варшаве. Смотрел спектакли в театре Шайны.
И так хотелось побродить с Амо, потолковать о том, как я, зритель, там превращался будто в действующее лицо, — да, неожиданно впрок пошли все уроки Гибарова. Программки отослал Ярославе, в Прагу, вместе с бестолковой попыткой втиснуть в письмо ошеломляющие впечатления.
Помните, Рей, как толковал Амо о нитях, которые помогают нам разыскать выход из самых запутанных лабиринтов… Вот он все и наталкивает меня на поступки самые неожиданные. И я догадываюсь — без его присутствия они наверняка не состоялись бы.
Андрей вдруг протянул руку, рядом, прислоненный к стене, стоял большой черный зонт. Старый партнер Гибарова, он и не мог быть обитателем прихожей. Его место, чаще всего безмолвного соучастника дружеских встреч, оказывалось по соседству с креслом Андрея то в кабинете, а то в столовой.
Теперь Шерохов взял его и положил к себе на колени, поглаживая ручку.
— Этот добрый приятель Амо, когда я ночами засиживаюсь над рукописями, кое-что рассказывает. Правда, едва слышно. Притом в доме должна воцариться полнейшая тишина. И самое удивительное — он никогда не повторяется. Среди былей его и невероятных приключений мелькают лица подлинные, порой даже из тех, что сюда заглядывали ненароком, а то и вовсе неведомые мне. Некоторые из них не без странностей и озорства. Они то грустят, а то учиняют розыгрыши. Иной раз этот верный партнер Амо шутит. И лишь изредка он просит вдруг его раскрыть и, когда за окном идет дождь или мокрый снег, как нынче в феврале, прогуляться под ним по нашему саду… Тогда тихо он добавляет: «Вы сегодня очень устали, пройдемся. Амо так полюбил ваш сад и хотел бы наверняка вместе с вами пройтись по его дорожкам…»
1975—1981