2 января 1967.
- На улице мороз 42-го года.
Мороз вчера доходил до 37-ми, и столбы дыма, сверхъестественные - как на детском рисунке, упираются вертикально в пунцовые небеса и так стоят часами - не растекаясь. Похоже на извержение гейзера или вулкана, а к печкам больше подошло бы название - "топка".
Лежит на койке и изучает космические пространства:
- И вся наша система несется в созвездие Козерога!..
На вагонках, что бегают по Заводу, большими буквами написаны их имена - как на кораблях: "Лолита", "Гертруда", "Сюзанна" и сплошь в этом роде.
Йог ходил босиком по снегу и таинственно говорил, что всем кажется, будто он в сапогах.
- Видите - я достиг третьей степени посвящения!
Но все видели, что он без сапог, и смеялись.
- Бог дал нам время - чтобы собраться с мыслями...
Пороги холода для выскочившей души. Нагишом. Как холодно. С открытым ртом. Глотая воздух. Тонны воздуха.
- Писателю и умирать полезно!
Огорчает непроизводительность жизни, вылетающей дымом в трубу, лишь на один процент осаждаясь теплым чувством к тому, что можно назвать непрофессиональностью, неумением превратиться в занятие мыслящих и пишущих дядей, имеющих опыт и стаж, к сохранению дара в виде слабости или ребячества, отрочества, не поднявшего глаз с земли, с застенчивого детства, кончающего жить, как начали, на нижней ступени, без титула, вне названий, из художников в сапожники, не научившиеся тачать сапоги, с растерянной, виноватой улыбкой бездействия, к бесформенности, на вопрос - кто ты и что? - отвечающей: никогда...
Спасибо, снег немного рассеивает. Зима вернулась, и снег валит круглые сутки. И как-то усмиряешься, видя, как он идет себе и идет, невзирая ни на какие капризы. Ему и горюшка мало. Знает свое дело и сеет, и сеет, как манна небесная.
Снег еще тем приятен, что падает совершенно бесшумно. Как свет.
- Не все ли равно, через какой костер уйти, если дверь открыта?..
Слово писателя (чем больше размышляешь об этом) может быть каким угодно. Образность, точность, предметность, грамотность и даже художественность - не обязательны. "Какой меткий эпитет!" - восхищение дилетанта. Абсолютность - единственный признак. Слово сказано - и оно абсолютно.
Жить так, чтобы никого не объесть.
Чурки нетяжелы и приятны на ощупь, горяченькие, как пирожки, немного поджаренные и слабо припахивающие каким-то керосином. На самом же деле это выжаренная смола. Потеешь главным образом от их количества и неслыханной быстроты, с какою нужно все это подвозить, разгружать, складывать, кидать и подхватывать. Похоже на игру в кубики. Я думаю, Егору было бы интересно.
Тоже и весь Завод создает у меня ощущение чего-то реального и полезного. Не то что прежние железки или абстрактный "продукт", но вполне достоверные стулья, шкафы. Завод имеет в себе занимательность: очень фокусно, виртуозно закладывается простое бревно с одного конца и вылезает мебель с другого, а посередине вереница промежуточных звеньев в виде раскройки, полировки, кишок, по которым летит сжатый воздух, образующих Конвейер...
Стоит призадуматься: что являет собою Завод? Не может быть, чтобы такая большая и мудреная затея ничему не учила, не имела бы аналогий в природе мира и человека. Зачем-то нужен этот процесс, обеспечивающий, как здесь говорят, "выпуск стула"?
Сравнение с живым организмом напрашивается. Кровообращение, пищеварение, метаморфоза вещей и веществ, проходящих эмбриональные стадии. Но сходство нарушается, едва посмотришь, как все изменения вносятся наружным путем, извне, и не содержат ничего таинственного.
Скорее процесс производства воссоздает известную схему биологического развития, примем ли мы за основу Ламарка и воздействие внешней среды (сушилка сойдет за пустыню, пилорама с бассейном - за земноводный период), или остановимся на Дарвине с его отбором, устраняющим из примитивной доски все лишнее, нежизнеспособное в породе стула. Теория эволюции принима-ет в этом прообразе несколько пародийный оттенок и наводит на подозрение, не зародилась ли она под впечатлением фабрики, откуда, получая первые уроки-примеры, и позаимствовала идею всемирного прогресса-конвейера...
12 января 1967.
- Работа царская - думать не надо.
- Один хер - удовольствия я на этом свете не получу.
Внезапный вопрос:
- Андрей, а что ты думаешь о драконах?
- ?!
- Куда они подевались?
- Рок судьбы.
- Зачем перелопатили материю?
- Курил два года (опиум) и был почти у самых врат.
- Нет, есть Бог. Кто скажет - Бога нет, я тому глаз выколю.
- Это такой человек, что, если есть на том свете загробная жизнь, то его там надо двадцать раз повесить!
О рубахе со вшами: - Я в ней живу!
О Земле, на которую сбросят водородную бомбу: - С орбиты она не сойдет, конечно, но содрогнуться она содрогнется.
Сидел как все, разговаривал. Вдруг шепотом:
- Кто-то вошел, ребята.
Мы смотрим - никого. Дверь заперта. Он опять:
- Кто-то вошел!
И выскочил в окно. Потом уже его ловили в запретке.
(Как сходят с ума)
...Описали, как резали поросенка, и тот, с ножом в сердце, вышел из сарая, посмотрел вокруг и пошел назад - подыхать. Всё молча. Вся сцена - ни звука. Только хозяйка под окном жене резника - шепотом:
- У меня дрожат ноги. Давай матом ругаться, погромче!..
Мне так и послышался в этом месте - полет Валькирий.
- За что сидите, мальчик?
(Способ знакомства)
Искусство, кажется, только тем и занято, что перерабатывает материю в дух и обратно, по методу растений, которые, дыша и питаясь, создают нам атмосферу и почву и перетаскивают грузы снизу - вверх, сверху - вниз, взяв эту работу в образ существования.
На чьей-то тумбочке, смотрю, - журнал дамских мод! Как током ударило, разводишь руками: находчивость...
- Все-таки женщина пользуется большой популярностью в мире!
Там далеко на Севере далеком
Я был влюблен в пацаночку одну,
Я был влюблен и был влюблен жестоко,
Тебя, пацаночка, забыть я не могу.
А где же ты теперь, моя пацанка?
А где же ты, в каких ты лагерях?
Я вспоминаю те стройненькие ножки,
Те ножки стройные в фартовых лапарях*.
Идут года, летят часы, минуты
Так пролетит твоя любовь ко мне,
И ты отдашься вновь другому в руки,
Забудешь ласки, что я дарил тебе.
Отдашься вновь, не понимая чувства.
Хотя ты женщина, но все же ты - дитя.
О, милая, любимая пацанка!
Ребенок взрослый, как я люблю тебя!
А где же ты теперь, моя пацанка?
А где же ты, в каких ты лагерях?
Я вспоминаю те стройненькие ножки,
Те ножки стройные в фартовых лапарях.
Так где же ты, и кто тебя ласкает?
Или начальник, или уркаган?
Или в расход ушла уже налево?
Или в побеге уложил наган?
Пройдут года, пройдут минуты счастья
Так пролетит и молодость твоя,
И ты отдашься вновь, не понимая ласки,
И так забудешь, как я любил тебя...
* Лапари - сапоги. Поэтому, по всей вероятности, они пишутся через "а": от "лапы".
- Если хотишь раскусить женщину, читай "Декамерон", и тогда узнаешь, что это за яблоко!
- Я еще не знаю, что такое женщина. Жизнь-то пролетела. Как ни смешно, но это факт.
- С женщинами я был безжалостен!
- Меня интересуют только женщины и автомашины.
- Я выбил из себя женщину!
На свидании (двадцать лет не видались) сестра спросила у брата - с интересом взрослой уже, замужней женщины:
- А правда, говорят, у вас тут лошадей пользуют?..
- Такая была человек!
- Ее за две минуты уговорить можно.
- Перед последней девкой чувствуешь себя гимназистом. Не испуг благоговение.
- Нам даже по радио женский голос был сладок, как яблоко.
- У нашей кассирши розовые трусы. Я во сне видел!
- Мне больше подходят женщины типа мадам Бовари.
- С поварихой сожительствовал.
- Одел ее по моде: чтобы все выделялось - как у русалки.
- Валёхается на мене. Смотрю - дочь генерала.
- Все они потом сожалели, что я в них не влюбился.
- Девочки меня любят: я им даю покурить.
- Это непотребные женщины любят - чтобы мужчина курил.