Третья песня Актера
От дум, головушка, от дум — куда деваться?
Готов лететь я наобум, на БАМ податься;
К своей голубушке бегу, к своей сударушке бегу,
И говорю ей: не могу, ведь мне не двадцать...
Она меня не поняла, моя родная,
И приняла, и обняла, и пил до дна я...
Веками длится кутерьма, Земля, как Дания, — тюрьма,
Ты это знаешь и сама, и я-то знаю!
И если крутит мною зло, как пожелает,
Оно посеяло зело, — пусть пожинает.
Я небылицу доплету — и больше петь я не пойду
Тем, кто закажет лабуду и поживает!..
— Да что с тобой сегодня? — Что со мною?
Ты лучше вспомни, что ты натворил.
— Когда? — Вчера. — Разбил у Худа чашку.
Возможно, две. Когда разбогатею,
Придется подарить ему сервиз.
— Я не о том. — О чем же? — Ты забыл?
— В чем дело-то? — Ты лишнее сказал
В пивной соседу. Что ты — Капитан.
— И что? — Зачем болтаешь? — Пошутил.
Но в той дурацкой пьесе, там, в театре,
Я вправду — Капитан! — О пьесе ты смолчал.
И он решил, что ты на самом деле...
— Пойди проспись. — Тебя теперь прикончат.
— Так ты всерьез? — Серьезней не бывает.
— Какой-то бред! — Должно быть, сам ты сбрендил.
В какую ты игру теперь ввязался?
— В игру? По Брехту, или по Гольдони...
Точней, по Станиславскому К. С.!
— В чужую ты игру ввязался, дурень!
— А кто тебе сказал... — Неважно это.
Послушай, уезжай. — Куда? Зачем?
Я в эти бредни, извини, не верю.
— Подумай. Я тебя предупредил.
— Дай лучше я тебе еще спою.
— Свою? — Ну да, естественно, свою.
Четвертая песня Актера
В пол-Сибири времена настежь, хоть пляши.
Я один, она одна, — больше ни души.
Я один, она одна в облаках порош.
— Эй, голубушка, страна, ты куда идешь? —
Мне с сумою не смолчать на пути в тюрьму,
Ну а ей мне отвечать вроде ни к чему.
Но простор такой открыт — по иголке стог! —
И она мне говорит: — Далеко, сынок...
— Скажи хоть что-нибудь. — Я все тебе сказал.
— Опять о том же? — Да. Будь осторожен.
— В чем осторожен? С кем? — Во всем. Со всеми.
— Ты, сокол, начитался детективов,
А я давно их, голубь, не читал.
Да и играл в них, правда что, не часто.
— Тебя убьют. — Ну что ж, туда дорога!
— Да прекрати смеяться! — Не смеши.
— Послушай, тут все средства хороши,
Тут речь о жизни. Может, ты уедешь?
В кино отсняться... город поменять...
В больницу лечь, — убежище что надо...
— Мне не нужны убежища! — Стук в дверь.
Соседка говорит: «Вас к телефону».
Актер идет по коридору вдаль.
Над головою тенькают корыта.
Велосипеды звякают о сани.
— Я слушаю. — Я жду вас, Капитан,
В пятнадцать сорок у Фонтанки, тридцать.
Я вас спрошу: «Как мне проехать в порт?»
А вы ответите: «А я не здешний». —
Гудки, гудки, гудки, гудки, гудки.
Он возвращается. — Случилось что-то? —
— Похоже, что я вправду Капитан.
Должно быть, расшутился режиссер.
— Ты все-таки не веришь? — Сам не знаю.
— Так спой еще. — Я путаю, кто я.
Дай в роль войти. — Уж лучше бы ты вышел
Из этой роли. — Но ведь я — актер!
А мир — театр?! За это мы и выпьем!
Любовь моя, речушка, речонка, русалочка, грязнулька, девчонка; кому — великих рек хороводы, а мне — твои заштатные воды... Пейзажи подетальны фатально: кому — Фонтенебло, мне — Фонтанка! Кому — вид на Неву: золотая! Кому — все острова с Голодая... Кому — из подворотни с изнанкой пейзаж, как исподлобья: Фонтанка. Фигуры дорогих и любимых, свидания (простимся прибрежно...); Фонтанка, я тобою ловима во неводы годов, брешей мрежных! Дворец с расчетверенным конюшим во времени, стоп-кадре внезапном, в пейзаже с рыжим замком воздушным, с воздушным апельсиновым замком... Фонтанка, деревенская прорубь... Царева закордонная одурь... Привычный к наводнениям короб гранитный, обрамляющий воду... Ты взглядом сих чудес не укради: деталь судьбы — по стогу иголка! — с времен петровских по речной глади бермудская плывет треуголка... Фонтанка, фантастический образ, извечный перелив с недоливом, какой-то счастья солнечный проблеск на зеркальце лица горделивом... Пройдитесь мимо лодок, коллега, как только что герой вдоль Фонтанки; любимый, ты добрел бы до брега развеять страшный сон по утрянке... Все прощения мои — Фонтанка, все прощания мои — Фонтанка, всех событий моих фон — Фонтанка, ты — обитель сна и сон, Фонтанка! Где мои семнадцать лет? — ходят по Фонтанке. Где мои семнадцать бед? — ходят по Фонтанке. Где тебя сегодня нет? где назавтра встречу? — В Зазеркалье... — Повтори! — Милая, в Заречье!
Хор:
Зазеркальный,
Заповедный,
Буревейный,
Волноломный,
Велемирный,
Влагоносный,
Ветроградный,
Деннонощный,
Вранограйный!
«Вот теперь Фонтанка, тридцать,
О шести колоннах дом.
Та-та-та... фанданго... птица...
Тет-а-тет... перед котом...
Тет-а-тет с котом... пичуга...
Кошки-мышки (кто есть кто?)...
Так и так: дверь, арка, угол,
Лотерея, цирк, лото...
Вот теперь мне чур-чура:
Начинается игра!»
Актеру солнышко в лицо вечернее глядит
И золотой своей пыльцой как гримом золотит...
Он входит в роль, стуча ногой в гранит и в тротуар,
Закуривая, как Габен, вздохнув, как Бельмондо.
Ему доподлинно видны
(От желтой — от пыльцы — стены):
Веселый купол цирковой,
Брат Джонатан над головой
И замок с тонкой золотой
Подсвеченной иглой.
Он апельсинов, замок мой
Воздушный;
Но только вот в нем древний царь,
Какой-то древний царь был встарь
Задушен...
Потом привыкли — что ж, тела,
Перешагни — и дале;
Традиционные дела:
Душили и шагали.
Актер смотрел на чайку ввысь
И вбок на Летний сад,
Наискосок на гастроном,
И в пустошь сквера за углом,
И в темный двор — назад.
«Вот, день, и сходишь ты на нет,
Лишаясь видимых примет;
Еще чуть-чуть — кого ж я жду? —
И фонари включат в саду,
И древний планетарий свой
Творец крутнет над головой;
Он телевизор-мир включит,
Где мы — помеха...»
А в звонком воздухе звучит:
«Как в порт проехать?»
Как он крутнул на каблуке,
Чтоб обернуться!
Чтобы вглядеться в холодке!
Чтоб убедиться, что не слух
Его подводит!
Что не воображенью дань —
Презент бытийства!
Потехе местной из потех —
Куда потешней...
Он отвечал (что ж в дрожь,
как в смех?):
— А я не здешний. —
Как собеседнику в глаза,
Так и весне во образа
Лазури вешней
Он отвечал (но в смех, как в дрожь...
Зато и месяц был как нож):
— А я не здешний... —
Или царицыным лугам,
Они же марсовы поля
(А месяц был как ятаган),
Всем малым внутренним богам,
Великим внешним
Он отвечал как наизусть
(Секундам — бысть, и пасть, и пусть...):
— А я не здешний! —
А тот, кому он отвечал,
Его неспешно изучал.
Перед Актером
Стоял солист (а дрожь, как смех...),
Или скорей — один и он, которым имя легион,
Или точней — один из тех, что больше хором.
Умыт, побрит, чуть удлинен, в спортивке белой,
Был этот Некто усреднен рукой умелой.
Кроссовки, шапка «Адидас» (у нас надета; а у вас?),
Аполлонийский профиль, глаз Ленэмальера;
Голографический изыск в бегах на чей-то страх и риск,
Почти химера.
Так был он молод и блестящ,
Что увидал Актер свой плащ
Его глазами:
— пятно — полпуговицы нет —
— помятый вид — за сорок лет —
— пойте с нами —
— пейте с нами —
— шейте сами... —
— Вы Капитан? Я очень рад!
Мы ждем вас много дней подряд.
— Дождались, значит?
— Теперь дела пойдут на лад.
— Бегом поскачут.
— Вам, вероятно, позвонят
На той неделе...
Вы всё скрываетесь? — Велят.
— А где? — В постели.
— В чьей, Капитан? да вы шутник!
— Так, самоучка.
Пока в свою постель проник.
Со сном и случка.
— Простите, Капитан. — Прощу.
— Вы не сердитесь.
Ваш адрес? Я вас навещу.
— Нет, не трудитесь.
(«Мне, что ж, мерещится? Вон тот
Фотограф с ФЭДом
С японским... дом; мост; во дает...
Меня с соседом...
Нет: это прямо детектив!
Флажочки с волком!
Уже пошел... ну и ретив...
Уже нащелкал...»)
— Вы с кем-нибудь встречались? — Да.
— А с кем? — («Однако».)
— Они ребята хоть куда.
— Бывает всяко.
Вам лучше было б, по всему,
Уйти в подполье одному.
— Проснулись крысы...
— Не понимаю вас. — Подвал,
Подполье. Влажный материал.
Судьбы кулисы.
— Опять вы шутите? — Капкан
И крысоловки;
И сало цело... — Капитан...
— Как люди, ловки.
— Прощайте, Капитан. — Пока.
— Вам позвонят наверняка,
Как обещались. —
Актер глядит издалека.
Походка паренька легка.
«А что ж встречались мы?.. Дурак!
Как — что встречались? —
Чтобы тебя успели снять
В альбом семейный.
Да с кем я говорил? Опять
Сон снится сдуру и не встать,
Сон нелинейный...
Весенний сон; апрельский гриль,
Старинный вальс подзвездных миль...
Полощется Фонтанка вплавь...
Но, черт возьми, ведь это явь!»