«Послевоенный трогается «опель»...»
* * *
...Послевоенный трогается «опель»,
Все детективы сызнова на бис.
И гоголевский заостренный профиль
На лунном лике вырезал карниз.
Седьмин навоскресило полнолунье
Безвременью, должно быть, вопреки.
Иди, иди, канатная плясунья,
Вдоль фабрики канатной у реки.
Давно уже, забывшись отрешенно,
Не сторожат сторожевые львы.
Щелчком гашетки, болью негашеной
Замутнено сознание травы.
И шествуют в почетном карауле
Соцветия, которым не цвести,
Дворы-колодцы, где не мы тонули,
И лестниц постепенное «прости».
События, сообщники бытийства,
Прозрения презренье наугад,
Распутица времен братоубийства
И белого безмолвия накат.
А в довершенье стойкого застоя —
Времянки застекленное окно
Да липкое молозиво густое,
Которым полнолуние полно.
И как цветы, созвучные букетам,
Подобные растениям живьем,
Мы медленно плывем над парапетом
В прощенном всеми городе моем.
Прости и ты еще одну жилицу,
В воздушном крутояре, где и ты,
Имевшую привычку веселиться
На сонных стогнах стольной тесноты.
Прощу и я, заброшенная, милый,
В такую глухомань недель и лет.
А что прощать — прости, почти забыл
А вспомню ли — на то надежды нет.
«Это карта Кащеева царства — положь да вынь...»
* * *
Это карта Кащеева царства — положь да вынь —
город Змиев,
звезда Полынь
и река Горынь.
То дракон летит, а то вертолет над головой.
И пространства в простор переходят
над трын-травой.
Широту мы резинкой сотрем, долгота не в счет.
Я здесь камешек каждый знаю наперечет.
С колыбели зубрила: тын,
черепа,
частокол,
тот налево пошел, тот направо пошел, этот прямо шел.
Вот и дожили, дорогая быль, до былин,
и в дорожной пыли и в прочей — но добрели...
Как стремились из были в сказку — оттель досель,
по росе рысили, в ночи неслись — наконец-то цель!
Это карта весны тридевятой — камыш и зыбь,
обаятельная русалка,
слепая выпь.
Словно сон разболтали явью в пылу игры;
Господине! одно прошу: разграничь миры!
То ковер летит, то, как водится, самолет;
лысогорских девушек стая: аурофлот...
Мы стихию разговорили века за три;
замолчать вели ей, попробуй, — заговори...
Это карта зон наизнанку — отринь? не тронь?
Эстакада из ведьминого мотка,
и Стоход-река,
и река Желонь.
Это карта времени: вышки из-под руки,
и то вóроны, то ворóнки, то «воронкú».
Я на этой карте дома не возвожу
и на будущее хозяйски не погляжу.
На краю палестин, своясей и ойкумен
не до торга, и не до выгод, и не до мен.
Тут ни следствия, ни причины, лишь хлад и март,
география без историй, гаданья карт...
В катавасии бездорожья с тобой след в след
и иду по остаткам пятниц и сколам сред.
«Ветер встречный, сурова десница твоя...»
* * *
Ветер встречный, сурова десница твоя.
И песчинки секунд выбивают частицы житья.
Ветер вечный, вливающий в губы дыханья глотки,
Размывающий судьбы, сдвигающий материки.
Ветер нив и магнитных полей, уносящий песок,
Галактический локон сдувающий музе со лба на висок.
Ветер Времени...
«Терпенья чашу — ох, и дрянь!..»
* * *
Терпенья чашу — ох и дрянь! —
за твое здоровье!
Забвенья чашу — через край... —
за твое здоровье!
Слез глоток — волны морской —
за твое здоровье.
И полынь молвы мирской —
за твое здоровье...
«Легко забывали детали...»
* * *
Легко забывали детали,
Читали, клонило ко сну.
Полтома едва отлистали,
С трудом половину одну.
А далее стали сбиваться,
Вперед забегать наугад,
И не торопилась сбываться,
Замешкалась жизнь напрокат.
И «либо» сменялось на «или»,
И текст обрывался, нелеп...
И мы с тобой тихо закрыли
Судебную Книгу Судеб.