На ужин у нас были цыплята. Жареные цыплята с картофельным пюре, подливой и свежим, только что собранным зеленым горошком. Фэйф его не любила и отказалась, что ей могли бы и простить, но она завелась, как часто с Фэйф случалось, надерзила маме и была с позором изгнана из-за стола. После ужина я вышел на двор, поискать место для крепости, надеясь, что папа позволит мне ее построить. До сих пор все мои попытки в этом направлении кончались провалом, но я думал, что если найду подходящее местечко, где крепость не будет мозолить глаза, то папа согласится. Именно во время этой рекогносцировки я наткнулся за камелиями на велосипед Хоуп. Я ничуть этому не удивился, догадавшись, что в эту ночь она собирается тайком ускользнуть из дома и где-нибудь встретиться с Тори, они страшно в то лето секретничали. Она и раньше устраивала такие вылазки, и я не осуждал ее за это. Мама относилась к дочерям гораздо строже, чем к сыну. Поэтому я ничего никому не сказал о велосипеде и сосредоточился на мысли о своей крепости.
А ведь одно лишь мое слово, и ее планы могли быть нарушены. Она бы, конечно, метнула на меня сердитый взгляд из-под густых ресниц и отказалась бы со мной разговаривать день-другой, если бы смогла выдержать. Но она бы осталась жива.
В сумерках я вернулся в дом и прочно засел перед телевизором с глубокой миской чипсов. Когда, объевшись, с набитым животом и слипающимися глазами я лег спать, моя сестра была уже мертва…
Больше Кейд не смог написать ни строчки. Он погасил настольную лампу и при лунном свете, падавшем в окна, спустился по винтовой лестнице из кабинета в башне вниз. Ему необходимо поспать, потому что после утренних работ его ожидает несколько деловых встреч. И еще, напомнил он себе, надо взять с собой несколько образчиков ткани, показать Тори и оговорить предложение. Если ему удастся сделать все намеченное, то завтра вечером он сможет с ней встретиться. Входя в комнату, он взвесил в руке конверт, затем зажег свет и положил конверт в кейс, который всегда брал с собой. Он уже расстегивал рубашку, когда слабый ветерок донес до него запах табачного дымка. Кейд посмотрел на двери, выходящие на террасу. Они были закрыты неплотно, и сквозь стекло мерцал огонек сигареты.
– А я все думала, сойдешь ты когда-нибудь или нет, – и Фэйф обернулась к нему.
– Почему ты не куришь под своим собственным окном?
– Но у меня нет такой великолепной террасы, как у хозяина дома.
Терраса тоже была сучком в ее глазу. Он давно согласился, что терраса больше пригодилась бы ей, ему все равно некогда было на ней сидеть. Однако не стоило воевать по этому поводу с матерью, которая настояла, чтобы после смерти отца терраса принадлежала ему, как хозяину поместья.
Фэйф медленно затянулась.
– Ты все еще на меня злишься? Я тебя не осуждаю. Я вела себя по-свински.
– Если это извинение, прекрасно… А теперь уходи и дай мне лечь спать.
– А я сплю с Уэйдом.
– Господи Иисусе. – Кейд прижал кончики пальцев к векам. – Ты воображаешь, что мне следует об этом знать?
– Я открыла один из твоих секретов, поэтому сообщаю тебе мой. Чтобы сравняться с тобой.
– Я возьму это на заметку и дам объявление в газете. Уэйд! – И он опустился в шезлонг на террасе и сгорбился. – Черт побери.
– Ну, ты не очень расстраивайся по этому поводу. Мы ладим с ним просто замечательно.
– И так будет, пока ты не сжуешь его заживо и не выплюнешь кости.
– Но это не входит в мои планы. – И Фэйф невесело рассмеялась. – Это происходит само собой. – Она бросила окурок через железные перила, нисколько не заботясь о том, что это не понравится матери. – Мне с ним хорошо. Что в этом дурного?
– Да нет, ничего. Это дело твое.
– Как у тебя с Тори.
Она подошла и нагнулась к нему, так что их глаза оказались на одном уровне.
– Извини, Кейд. Гадко говорить такое, и я хочу взять свои слова обратно.
– Ты всегда так говоришь.
– Однако в половине случаев я только говорю, но так не думаю. На этот раз я говорю искренно.
Взгляд его был скорее усталый, чем сердитый, и Фэйф потрепала его по голове, как всегда, завидуя, что они такие густые и волнистые.
– Ты не должен обращать внимание на маму. Это не ее дело, давать тебе советы, как себя вести. Даже если она права, что вполне возможно.
Он вдохнул в себя аромат цветущего жасмина.
– Она не права.
– Ну, я меньше всего могу давать советы касательно романтических увлечений…
– Вот именно. Фэйф выгнула бровь:
– Ух ты, прямо нож в сердце, но, прежде чем я истеку кровью, я скажу, что нашей семье и без того досталось, незачем отягощать ее существование дополнительным бременем в лице Тори Боден.
– Она часть того, что случилось тогда ночью.
– О господи, Кейд, мы все были ненормальные задолго до смерти Хоуп.
Он так расстроился от этого заявления и выглядел таким усталым, что она едва не обратила все в шутку. Однако Фэйф много размышляла об этом еще до приезда в город Тори, и теперь настало время все высказать.
– Тебе не кажется, – она была взвинченной, поэтому голос у нее стал пронзительным, – что мы прокляты с момента рождения, все трое. Мама и папа тоже. Ты думаешь, они заключили брак по любви? Ты предпочитаешь так считать, хотя тебе известно, что все не так.
– Но, Фэйф, у них был хороший брак, пока…
– Хороший брак? – Она вскочила и вытащила пачку сигарет из кармана. – Что ты хочешь этим сказать? Что они хорошо подходили друг другу? Или это был брак по расчету между самой большой и богатой плантацией и богатой же наследницей? Ладно, пусть это был хороший брак. Может быть, они даже нравились друг другу. Хотя бы сначала. Они также исполнили свой долг, – с горечью добавила она. – Родили нас.
– И справились с этим так хорошо, как могли.
– Но, может быть, это меня не устраивает. И я не вижу причины, почему ты должен радоваться тому, что они тебе дали. Разве ты имел право выбора, Кейд? Всю жизнь тебя воспитывали как будущего хозяина «Прекрасных грез». А если ты предпочел бы стать слесарем?
– Да, я всю жизнь втайне об этом мечтал. Всегда с восторгом чинил текущие краны.
Фэйф рассмеялась и немного смягчилась:
– Ты прекрасно понимаешь, что я имею в виду. Тебе даже не дали шанса выбирать. Ты был единственным сыном, и твой путь был предопределен. У тебя просто не было возможности возразить: «А я хочу стать гитаристом и наяривать в оркестре рок-н-ролл».
На этот раз рассмеялся Кейд, а она вздохнула и оперлась на ограду. Фэйф вспомнила, почему так часто приходила к брату в комнату и искала его общества. Он умел слушать.
– Неужели ты не видишь, Кейд, что родители создали нас такими, какие мы есть? Я уже в детстве сообразила, что наш дом – это тренировочная площадка для будущих добродетельных жен и выгодных браков, наподобие того, который заключила мама.
И Фэйф пристально оглядела кончик сигареты.
– Состоятельный муж, приятный дом. Конечная цель жизненных устремлений для женщины согласно своду лэвелловских правил. А я не собиралась превращаться уже к тридцати годам в загнанную, высохшую хозяйку приятного дома. Вот я и сбежала из дому с первым же юнцом, который сделал мне предложение. Я вышла за него замуж и развелась, когда мне еще не исполнилось двадцати.
– И ты достала этим родителей, не так ли? – пробормотал Кейд.
– Да, достала. И вторым своим замужеством, и разводом. Ведь, в конце концов, меня и готовили к замужеству. Конечно, это был не такой брак, как у мамы. И вот я опять здесь. Мне двадцать шесть лет, и на моем счету два поражения. И нет для меня места на земле, вот только этот дом.
– Да, ты живешь в этом доме, тебе двадцать шесть, ты красива и обладаешь достаточным житейским опытом, чтобы не повторять прошлых ошибок. Ты никогда не просила своей доли в наследстве, ни от плантации, ни в фабричном производстве. Но если ты захочешь чему-то научиться, захочешь работать…
Она так на него взглянула, что Кейд осекся. Это был невозмутимо-снисходительный взгляд.
– Ты один прекрасно справляешься за всех остальных, а я ленива, и мне нравится быть ленивой. Вскоре я подыщу себе богатого старичка и так очарую его, что он на мне женится. А потом останусь богатой вдовой, и это положение мне подойдет лучше всего. «Так же, как это подошло маме», – подумала она с горечью.