– Говорит, чтобы я пошел и посидел немного, составил бы вам компанию.
– Она хочет, чтобы мы подружились, – улыбнулась Тори. – Я рада компании.
– Мне как-то неудобно. – Он опустился на ступеньку и искоса поглядел на Тори. – Знаю, что вы думаете: старый пень вроде меня ухаживает за такой женщиной, как Айрис.
– Ваша семья этого не одобряет?
– Ну теперь с ними все в порядке на этот счет. Айрис моих сыновей очаровала, такая она сногсшибательная. Один сын, Джерри, кипятился немного, но она вразумила его. Дело в том…
Он замолчал и смущенно откашлялся. Тори сложила руки на коленях и подавила улыбку, когда он начал заранее заготовленную речь.
– Вы для нее очень много значите. Тори. Наверное, больше всех на свете. Айрис вами гордится, волнуется за вас и все время вами хвастается. Я знаю, что между ней и вашей мамой прошла трещина. И она вас еще больше поэтому любит.
– Взаимно.
– Я знаю. Заметил за обедом. Но дело в том, – и он сделал большой глоток, – я, черт побери, ее люблю. Он выпалил это одним духом и покраснел.
– Вам, наверно, смешно слышать это от человека, которому перевалило за шестьдесят пять, но…
– Почему же смешно? – Тори не любила фамильярности, но похлопала его по колену: Сесилу требовалось одобрение. – Какое значение имеет возраст? Бабушке вы нравитесь, и это самое главное.
Сесил облегченно вздохнул.
– Никогда не думал, что снова переживу такое чувство. Я был сорок шесть лет женат на замечательной женщине. Когда я ее потерял, то решил, что эта часть моей жизни закончилась навсегда. А потом я встретил Айрис, и, господи Иисусе, с ней я чувствую себя так, будто мне опять двадцать.
– А вы заставили ее глаза блестеть, будто звезды. Он еще сильнее покраснел и смущенно улыбнулся.
– Да? Руки у меня хорошие.
Тори, не сдержавшись, фыркнула, и Сесил испуганно вытаращил глаза.
– Я хочу сказать, что в доме могу пригодиться. Починить и наладить что надо.
– Я поняла, что вы имеете в виду, – кивнула Тори. «Да, бабушка права, – решила она. – Этот Сесил настоящий симпатяга».
– Сесил, вы просите у меня благословения? Он шумно выдохнул:
– Я хотел бы жениться на Айрис, а она и слышать не хочет. Упрямая, как мул, но я тоже не слабак. Просто знайте, что мои намерения…
– Честные и благородные, – закончила Тори, глубоко тронутая его словами. – Я голосую за вас.
– Правда? – Сесил откинулся назад, и крыльцо застонало под его тяжестью. – Это большое облегчение для меня, Тори. Слава господу всемогущему, что с этим покончено. – Он мотнул головой и опять глотнул пива. – У меня язык едва не отсох во рту.
– Да нет, вы прекрасно справились, Сесил. Вы должны сделать ее счастливой.
– Я и собираюсь.
Снова вздохнув с облегчением, Сесил обвел взглядом задний двор.
– Хорошая ночь.
– Да, очень хорошая.
В доме бабушки Тори спала глубоко и спокойно, без сновидений.
– Хорошо бы ты еще осталась на денек-другой.
– Мне надо приниматься за дело. Айрис кивнула, стараясь сдерживать чувства, глядя, как Тори несет саквояж к машине.
– Когда немного устроишься, позвони.
– Ну, конечно, позвоню.
– И сразу же поезжай к Джей Ару, чтобы они с Бутс помогли тебе в чем надо.
– Я навещу его, тетушку Бутс и Уэйда, – пообещала Тори.
Она расцеловала бабушку в обе щеки.
– И перестань обо мне беспокоиться.
– Да я уже начала по тебе скучать. Дай мне руки. – Тори заколебалась, но Айрис крепко их сжала и так пристально поглядела на внучку, что лицо ее словно расплылось в тумане. Айрис не обладала даром ясновидения, как Тори, она могла различать только цвета и формы. Серый цвет – беспокойства, мерцающий розовый – возбуждения, тусклый синий – печали. И сквозь эту пелену Темно-красный – цвет любви.
– Все будет в порядке, – и Айрис в последний раз сжала ее руки. – А если я тебе понадоблюсь, то я здесь.
– Я всегда это знала, ба.
Тори села в машину и глубоко вздохнула.
– Не говори им, где я.
Айрис кивнула, зная, что внучка говорит о родителях.
– Не скажу, не беспокойся.
– Я люблю тебя.
И Тори отвела взгляд и уже смотрела только вперед.
По сторонам дороги разворачивались и убегали вдаль нежно зеленеющие поля. Земля никогда не имела над ней той власти, что испытывают некоторые люди. Тори любила посадить какой-нибудь цветок в саду, но страстного желания чувствовать землю под своими руками, ухаживать за посевами и любовно собирать урожай – этого она не ведала. Больше всего ей нравилось видеть, как все растет.
Аккуратно возделанные и ухоженные поля уступали место дубравам, где деревья были увиты мхами, зарослям сумаха, лентам темноводных рек, которые нельзя приручить насовсем. От земли шел густой запах. Удобрения и болотная топь. Они в большей степени запах Юга, чем аромат магнолий. Ведь она, между прочим, в самом сердце Юга. Ухоженные парки и аккуратные лужайки – его парадная сторона, на самом деле он живет трудом и потом и своими таинственными реками.
Тори ехала проселочными дорогами: ей хотелось побыть в одиночестве, но с каждой милей она все более ощущала себя связанной с окружающим миром.
На западной окраине Прогресса вдоль дороги потянулись дома с опрятными дворами, где зелень поддерживалась подземными оросителями. На подъездных аллеях стояли автомобили последних марок, а тротуары были широкие и гладкие. Наверное, размышляла Тори, дома принадлежат молодым парам с двойным доходом, которые хотят иметь красивый и удобный дом в пригороде, чтобы здесь завести настоящую семью. Вот эти люди должны стать ее покупателями. Умелой рекламой и красочными витринами она завлечет их в свой магазин.
Интересно, живет ли в этих домах кто-нибудь из тех, кого она знала в детстве? Помнят ли они, что тогда ей было известно нечто, чего не полагалось знать?
«Память коротка», – напомнила себе Тори. И даже если некоторые что-то и помнят, она все равно найдет способ использовать эти воспоминания во благо своему делу.
При приближении к центру города она сразу же увидела шпиль церкви. Бесчисленные часы она провела, сидя на жесткой скамье и отчаянно вникая в смысл проповеди, потому что перед ужином отец обязательно устроит ей допрос, и, если ответы будут плохие, не замедлит жестокое наказание.
Восемь лет она не переступала порог церкви.
«Не думай о прошлом, – приказала себе Тори, – думай о настоящем». Однако настоящее сейчас очень напоминало прошлое: так мало что изменилось за эти годы на окраине Прогресса.
Она повернула на Оук-стрит, сплошь застроенную особняками, большими и красивыми, окруженными старыми раскидистыми деревьями. За несколько лет до ее отъезда из Прогресса в этот район переехал дядя. «На деньги своей жены», – с ядовитой горечью подчеркивал отец.
Тори не разрешали приходить сюда в гости, и она почувствовала укол вины, проезжая мимо красивого, сверкающего чистыми окнами дома из белого кирпича, окруженного цветущим кустарником.
Дядя, наверное, на работе, он по-прежнему управляющий банком и был им, насколько хватало ее памяти, всегда. И хотя Тори очень любила свою тетю, она была не в настроении слушать шепоток Бутс и видеть ее трепетные руки. Тори свернула на другую улицу, с домами поменьше, и выехала к новому угловому универмагу. Многое изменилось в ее родном городе за шестнадцать лет. К средней школе сделали пристройку, и там, где когда-то теснились убогие, ветхие домишки, теперь раскинулся премиленький сад. Среди старых заслуженных деревьев-ветеранов росли молодые, а в бетонных чашах распускались цветы.
Да, окрестности казались красивее и опрятнее, чем ей запомнилось. Интересно, многое ли изменилось внутри под новой яркой лакировкой?
Повернув к рынку, она почему-то обрадовалась, что «Магазин Хэнсона» стоит на прежнем месте и вывеска все та же, старая, потрепанная непогодой, и витрина по-прежнему заклеена разноцветными объявлениями. И внезапно сладкий вкус виноградного шербета наполнил рот, и она улыбнулась. Парикмахерская поменяла хозяйку, теперь она называлась не «Салон красоты Лу», а «Современные прически». Но рыночная забегаловка была на прежнем месте, и Тори показалось, что те же старые официанты сидят на пороге и болтают о всякой всячине. Посередине квартала, между хозяйственным магазином Роллинза и цветочным, все так же стояла старая бакалейная лавка. Вот здесь она и остановится. Тори вылезла из машины, и ее сразу охватила полуденная жара. Наружный вид лавки нисколько не изменился: все те же старые кирпичи, скрепленные насмерть серой, как дым, глиной. Окно высокое, широкое, грязное от дорожной пыли. Ну, она это все скоро изменит.