Михаил Викторович задумчиво посмотрел на сидящего по другую сторону стола смуглокожего брюнета лет двадцати пяти.
— Он сам пришел, Боря. И желает со мной поговорить.
— Наглец! — Боря пожал накачанными плечами. — Мне уйти?
— Подожди внизу.
Боря откинул портьеру и покинул кабинет через запасной выход, который сообщался с рестораном узенькой винтовой лестницей.
Михаил Викторович ущипнул себя за мочку уха, что делал всегда, когда находился в затруднительном положении, и постарался разыграть в лицах спектакль, в котором главная роль выпала на долю Тюбикова. Рассуждал он при этом здраво, не хуже опытных муровских сыскарей, но всякий раз, дойдя до вопроса: «Зачем Таксист мотался ночью на хату Климова?»— вставал в тупик. Борис думает, что Таксист давным-давно ссучился и его поездка к Климову не что иное, как очередная запланированная встреча муровского сыщика со своим секретным агентом. Этот ответ лежал на поверхности, лез в голову первым и именно поэтому не устраивал Михаила Викторовича — слишком прямолинейно, примитивно, непрофессионально. «А если предположить, что Климов специально подставил Тюбикова? Это уже интереснее… Но что в таком случае ему надобно? Чего он ищет, чего разнюхивает? Мы и так все друг о друге знаем — кто на кого пашет, кто на ком женат, кто командир, кто подчиненный…»
Михаил Викторович ломал бы, наверное, голову над этим вопросом еще лет сто, если бы его вдруг не посетила довольно неожиданная мыслишка: поменять действующих лиц местами. Он так и сделал. И в результате этой перестановки главным действующим лицом в спектакле оказался не Таксист, а лох. Вот здесь-то его извилины заработали на полную мощность. Таксист перед братвой отмазался — вернул деньги в общак, а вот как отмазаться от лоха, не знает, поэтому бросился за помощью к ментам. А для Климова лох — тоже темная лошадка, и, чтобы найти эту лошадку, он Таксиста и подставил…
«Хорошая игра, господин Климов, но ведь и мы не лыком шиты — хрен с морковкой не перепутаем!» — Михаил Викторович рассыпался мелким смешком, придвинул телефон, набрал номер.
— Володя, как там Таксист себя чувствует?
— Засадил сто пятьдесят «Смирновской», сидит с корешами — Воробьем и Пророком, что-то обсуждают…
— Давай его ко мне.
— Сейчас доставим. Тепленького. — Володя сунул телефонную трубку под стойку. — Таксист! — Тюбиков обернулся. — Двигай на полных оборотах. — И он указал на противоположную от входа дверь.
— Подождите меня здесь, — шепнул Тюбиков друзьям.
Он погасил сигарету, прошел по длинному коридору мимо ряда аккуратных дубовых дверей, за которыми клиенты резались в картишки или щекотали фирменных девочек, а может, и то, и другое одновременно, и за поворотом столкнулся со скучающим охранником, дежурившим у кабинета хозяина.
— Нас ждут?
— Вас ждут, — улыбнулся охранник. Он знал Тюбикова в лицо, поэтому вел себя спокойно, даже несколько расслабленно. — Закурить не найдется?
Тюбиков вытащил пачку «Мальборо».
— У него кто есть?
— Не знаю. Заходили многие, а вышел один.
Михаил Викторович встретил гостя жестким неподвижным взглядом змеи, предложил сесть и металлическим голосом — таким голосом прокурор требует обычно для подсудимого высшей меры — произнес:
— Леша, ты ведешь себя неприлично!
Тюбиков вздрогнул: вспомнил таможенный зал аэропорта Шереметьево и последние слова Михаила Викторовича, который провожал, как говорят в таких случаях, на историческую родину своих многочисленных родственников — младшего брата, его жену, троих детей и семерых внуков.
— Дети мои, — сказал он тихо, но убежденно, — еврей на родине — уже не еврей, поэтому ведите себя прилично, чтобы мне не было стыдно за вас!
Тюбикова поразили эти слова — вор в законе, и такое ляпнуть, — и на обратном пути он спросил:
— Михаил Викторович, что значит «ведите себя прилично»?
— Леша, нам, евреям, здесь, в России, приходилось выживать, а выживание — это всегда маленький гешефт, обман, каждодневное ожидание расплаты — «передайте тете Соне, что Беня знает за облаву». Понял?
Тюбиков никогда не слышал о тете Соне и не был знаком с Беней, но на всякий случай утвердительно кивнул.
— Так что, если хочешь жить прилично, веди себя прилично, — усмехнулся Михаил Викторович.
— Но при чем здесь я? — воскликнул Тюбиков, не ожидавший, что вопрос, превратившись в бумеранг, ударит по его собственной персоне.
— Вор тоже должен жить прилично, иначе… — И Михаил Викторович сделал жест, наглядно показывающий, что ожидает вора, который живет неприлично.