— Я слушаю, — сказал Тойота, заняв место рядом с водителем.
— Можейко ты заказал?
— Не задавай вопросы, на которые я не могу ответить. — Тойота сканером ощупал салон и, убедившись, что его не записывают, закурил, заметно нервничая. — Мои люди у тебя?
— Кого ты имеешь в виду?
— Сам прекрасно знаешь.
— Допустим.
— За что вы их взяли?
— Чистим свои ряды от шкурников и предателей.
— А второго?
— Коростылева, что ль?
— Да, — кивнул Тойота.
— До кучи, — хмыкнул Климов. — Чтобы не якшался с кем попало.
— И куда ты их запрятал?
— Обижаешь, Вячеслав Иванович! Я честный мент, имя свое позорить не буду.
— А чего приперся?
— Я же сказал: должок отдать. Жизнь тебе, дураку, спасти!
— От кого?
— От кары небесной.
Тойота аккуратно стряхнул пепел в пепельницу.
— У тебя осталась минута.
— Пятьдесят пять секунд, — ответил Климов, взглянув на часы. — Давай помолчим.
— Ты меня за этим сюда и пригласил? — обеспокоенно спросил Тойота.
— А чего зря трепаться, мы с тобой без слов понимаем друг друга.
— Умных людей любишь?
— Обожаю. — Климов щелкнул средним пальцем по циферблату, вздохнул и перекрестился. — Да простит меня Бог!
— Ты что, верующий?
Ответить Климов не успел. Черноту ночи взрезала ослепительная красно-белая вспышка, небо раскололось, и Тойота, словно в страшном, кошмарном сне, увидел, как крыша ресторана, в котором он только что сидел, медленно приподнялась, рассыпалась на части — полетели балки, кирпичи, стальные перекрытия — и осела, подняв такой грохот, что он от ужаса закрыл глаза.
Не меньший ужас испытали и охранники Тойоты во главе с дядькой Черномором, а когда очухались, было уже поздно: руки в наручниках, сидят в машинах.
— Поехали! — скомандовал Волынский. Он нырнул в «жигуль» Климова и упер ствол пистолета в спинку кресла, на котором сидел Тойота. — Дернешься — пристрелю!
Бархатный сезон… Так называют на юге последние дни лета и начинающуюся осень. Солнце светит уже не так сильно — не сгоришь, но лучи его, теплые и мягкие, как руки женщины, действуют разлагающе — впадаешь в дремоту, тянет в сон.
Заснул под шелест волн и Скоков. Вернее, даже не заснул, а впал в блаженство, ибо впервые за много месяцев напряженной работы почувствовал себя абсолютно свободным человеком — созерцателем, у которого все проблемы решены, а если и не решены, то отодвинуты на неопределенное время.
— Семен Тимофеевич!
Скоков поднял отяжелевшую от солнца голову, посмотрел на Яшу Колберга, только что вынырнувшего из глубин моря, и, проследив за его взглядом, увидел приближающегося к ним нетвердым шагом Гришу Блонского, который здесь, в Дагомысе, возглавлял сборную команду Москвы по карточным играм. Сегодня состоялась заключительная встреча. Москвичи дали бой петербуржцам и, судя по радостной физиономии Блонского и по плетеной корзинке в его руках, доверху набитой фруктами и шампанским, этот бой выиграли. Другого и не предвиделось: вся партия колод, заказанная Блонским в типографии, была заряжена и через «Роспечать» отправлена в нужные города и регионы. Скоков об этом знал, но… закрыл глаза. А что можно сделать, если за стол садятся два мошенника? Осуждать их так же глупо, как, например… Остапа Бендера, решившего поиметь подпольного миллионера Корейко.
— Ну что? — спросил Скоков, приподнимаясь. — Рука бойцов колоть устала?
Блонский бросил на песок корзинку и оглушительно расхохотался.
— Это был расстрел питерских рабочих!
— Силой, значит, взял…
— Умом, Семен Тимофеевич! — усмехнулся Блонский, открывая шампанское и безмятежным взглядом окидывая горизонт. — Один известный американский катала сказал: «У девяносто девяти процентов населения земного шара однажды в жизни вдруг появляется буйное желание сыграть. Наша задача — оказаться в этот момент рядом и предоставить им возможность проиграть свои деньги». Ваше здоровье, господа сыщики!
— Спасибо.
Они выпили, и Скоков, подумав, сказал:
— И все-таки я желаю тебе найти более достойное применение своим способностям.
— Утоплюсь! — Блонский быстро разделся и с размаху бросился в теплые волны Черного моря.
Эпилог
Спустя несколько месяцев Климов, возвращаясь с работы домой, обнаружил в почтовом ящике конверт. Без обратного адреса. Вскрыл. Прочитал:
«Здравствуй, полковник!
Мы с тобой хоть и соседи (от Лефортова до Петровки — рукой подать), а встретиться сложно. Потому и пишу. Почему не Клыкову? Так ведь друга моего милого из Госдумы выперли, лишили депутатской неприкосновенности (думаю, не без твоей помощи), и он, обкакавшись, рванул на Запад. А может, и дальше: говорят, на Аляске какое-то прибыльное дело открыл. Но по порядку…