Она отвернулась в сторону моря.
— Потом были еще две процедуры, которые прерывались на втором и третьем месяце. Оказалось, что на первом триместре ее организм лучше всего справляется с раком, а потому нет никакой необходимости затягивать процедуру, — она говорила тихо, почти шепотом, но он слышал ее отчетливо, словно говорила она ему прямо в ухо. — Это был виртуальный аборт, естественно, без согласия пациентки, но ведь программу можно остановить в любой момент, верно? Ее это почти убило, доктор, она чуть не сошла с ума, хотя они постарались стереть ей память. Мне… пришлось быстро повзрослеть, чтобы спасти моего следующего брата. Я разделила ее, Барбару Ландор и Барби. Ту, другую, я забрала сюда, на остров, и ускорила время, а одновременно и развитие ребенка. Сеть уже знала, как это делается, а потому проблем не было. И с этого времени наша мать живет в двух — а вернее в трех — мирах: на станции, в виртуале Ямады и здесь.
— Чего ты от меня хочешь, девочка?
Она отвернулась.
— Сперва будет достаточно и того, что вы меня так называете, доктор. А потом я хочу, чтобы вы помогли мне привести ее сюда навсегда.
Проклятие. Он читал о попытках перенесения сознания в искусственную среду. И слово «поражение» не отображало того масштаба неудач, какой претерпели крупнейшие мировые фирмы на этом поприще.
— Это не удастся.
— Удастся, доктор, уже удастся. Вы ведь видели мою мать здесь, — она обвела рукой остров. — И там. Это две разные личности. Настоящая Барбара Ландор, настоящая Барби, радостная и счастливая, пребывает здесь. Там, на станции, осталось ее тело и какие-то остатки ее воспоминаний, эмоций, личности. Вы об этом знаете. Мы потихоньку ее вытаскиваем, перенося сюда, на остров. Но она должна быть подключена.
Девушка… проклятие… женщина с острова, хрупкая и неуверенная Барбара Ландор в виртуале Ямады, и полумертвое тело, искусственно удерживаемое при жизни. Она была права, настоящая Барби жила на этом острове вместе со своими детьми.
— Это никогда бы не удалось.
— Конечно. Потому что не было соответствующих инструментов и необходимой среды, чтобы перенести в нее человеческую личность. Теперь они уже есть, и инструменты, и среда. Мы… не хотим оставаться в одиночестве. Хотим знать, верить, что мы — люди. Настоящие дети Барбары Ландор. А настоящие дети не оставили бы мать на верную смерть.
Прозвучало довольно драматично. Патетически и с изрядным чувством. Теперь, когда определенные вещи встали на свои места, создавая осмысленный образ, он позволил себе кислую улыбку.
— Ани, я — стреляный воробей. Вы не привели меня сюда и не стали показывать мне все это лишь для того, чтобы разжалобить. Что вам от меня нужно?
— Помощь, естественно.
Благо пациента. Так звучало главнейшее правило. Которое было все сложнее исполнять, сохраняя чистую совесть. Шэн помнил один из своих первых случаев, до того, как он начал специализироваться на отклонениях, связанных с виртуалом. Он должен был помочь доктору с «нулевым» пациентом. С парализованным больным, жертвой несчастного случая. В больнице для таких было свое отделение, они там лежали на автоматических кроватях, подключенные к системам искусственного дыхания, к сердечным стимуляторам, с внутривенным питанием. Ни у кого не было имплантата, таких операций столь серьезным пациентам не делали. Большую часть из них держали в искусственной коме, но порой их было необходимо из нее выводить. Его почти коллега по профессии, сидел в кабинете и, всхлипывая, повторял: «Их глаза… глаза. На десять тысяч парализованных, — говорил он дальше, — один, едва мигая, напишет автобиографический роман, который станет выжимать слезы, но остальные станут молить о смерти. Даже не молить — просто скулить взглядом. Знаешь, как оно, когда со всех сторон доносится скулеж: «Убей меня»?»
Шэн, не долго думая, порекомендовал перевод врача в другое отделение. В другой больнице. Благо пациентов прежде всего. Он допил виски и бросил пустую упаковку в пространство, наблюдая за ее полетом. Именно: пациентов — тут-то и был ключ к решению проблем современной медицины. Пациентов, а не людей. Если бы Барбару Ландор воспринимали как человека, то никогда бы не решились поступить так, как поступили. Но подписав соответствующие документы, согласившись на экспериментальное лечение, она сделалась другим видом человека — пациентом. Существом без права свободной воли, существом, ограниченным в правах. Другие люди могли подвергать ее воздействию любых фармакологических препаратов, ограничивая передвижение, контакты с миром, доступ к любимым развлечениям. Другие люди решали, что она станет есть, пить, когда и сколько будет спать, где будет находиться.