Выбрать главу

Выступала Вера Инбер: «Впервые в приказе по войскам есть обращение к гражданскому населению города. Эта честь выпала на долю Ленинграда». И она же говорила о первом салюте, первом мирном залпе освобожденного города: «Кто видел сияние всех этих человеческих глаз, тот уже никогда не забудет этого. Такое можно пережить только раз в жизни».

Передачи второй половины января 1944 года очень разнообразны по форме. Здесь и отдельные выступления, и корреспонденции, и очерки, и литературные монтажи. С 18 по 28 января было создано семь литературных монтажей: «На Запад» (18 января); «За Ленинград, за город русской славы» (20 января); «Новые стихи советских поэтов» (23 января); «Освобождение города» (25 января); специальная передача о Новгороде (26 января); «Праздник Ленинграда» (28 января) и, наконец, «Салют над Невой» (28 января).

В радиопередаче «Салют над Невой» участвовали поэты и журналисты, которые до этого не один раз говорили о победном дне, ждали его, как и весь город. Читал стихи А. Прокофьев, выступали М. Дудин и Б. Тимофеев. «Говорит свободный Ленинград» – так называлось стихотворение И. Авраменко:

Сломлены узлы сопротивленья,Взорвано осадное кольцо.Мы идем – и ветер наступленья,Бодрый ветер дует нам в лицо.

Рядом с именем города Ленина прозвучали имена городов, связанных с ним историей: Пушкин, Павловск, Гатчина. Все это звучало как стихи: военные корреспонденты сообщали о продвижении нашей армии.

Радио рассказывало миру о ленинградском подвиге, и рассказ этот давал верное представление о борьбе Ленинграда.

ПОБЕДА МУЗЫКИ

Седьмая, «Ленинградская».

«Тоненькая ниточка». «Лишь окончится артобстрел».

Приказ № 57. Лучшее лекарство. «Вы песней спасли нас».

Музыкальная духовная победа.

Уже было сказано о том, как жили и работали люди в стенах Дома радио зимой 1941–1942 годов, как трагично сложилась судьба многих музыкантов симфонического оркестра Радиокомитета. Художественный руководитель Радиокомитета составлял отчеты о состоянии музыкантов. Они были один мрачнее другого. Чтобы возродить оркестр, спасти людей, нужно решение – вернуть Ленинграду музыку, дать в руки музыкантов их инструменты.

В начале марта 1942 года скрипач Г. Фесечко передал дирижеру симфонического оркестра Радиокомитета К. Элиасбергу, жившему вместе с женой, пианисткой оркестра Н. Бронниковой, в стационаре в гостинице «Астория», записку Б. Загурского. Начальник управления по делам искусств просил дирижера прийти к нему в здание Большого драматического театра. Путь этот был для К. Элиасберга нелегким: всего месяц назад товарищи привезли его, ослабевшего, в «Асторию» на саночках, сам он уже ходить не мог. Но сейчас речь шла об оркестре, о музыке, и К. Элиасберг пошел… Он увидел Б. Загурского, лежащего под шинелью, со следами недавней контузии. Вскоре после этой встречи по радио было передано объявление: «Просьба ко всем музыкантам Ленинграда явиться в Радиокомитет».

Потом Я. Бабушкин так рассказывал А. Фадееву о возрождении оркестра: «В городе было много прекрасных музыкантов, но все они… голодали. Можешь себе представить, как оживились эти люди, когда мы стали вытаскивать их из темных квартир. Боже, до чего многие из них отощали. Это было трогательное до слез зрелище, когда они извлекли свои концертные фраки, свои скрипки, виолончели, флейты и фаготы, и здесь, под обледеневшими сводами Радиокомитета, начались репетиции симфоний Бетховена и Чайковского».

Прежде чем эти репетиции начались, прежде чем по радио полились звуки прекрасной музыки, нужно было хоть немного подкормить людей, оказавшихся на последней грани истощения. На помощь пришел начальник управления по делам искусств Б. Загурский. Он помог добиться дополнительного питания для музыкантов, поддержал просьбу Радиокомитета, адресованную командованию фронта: пополнить оркестр военными музыкантами. А в те же дни, задолго до первых репетиций оркестра, работники Радиокомитета узнали, что в Куйбышеве состоялась премьера исполнения Седьмой симфонии Д. Шостаковича. И тут возникла фантастическая идея: «А что, если… Ведь симфония наша, ленинградская. Ведь и зачиналась она в Ленинграде, и Шостакович говорил о ней у нас». Многие работники радио говорили мне, что первым об этом сказал Я. Бабушкин: «А что если попробовать нам?»