Я внимательно просматриваю остальные страницы. На снимках, сделанных МРТ, или магнитно-резонансным томографом, отчетливо видны серьезные повреждения именно там, где я и предполагала, – в цитоархектоническом поле Брадмана 22.
– Травма получена в результате падения? Во время лыжной прогулки? – спрашиваю я. – Никаких указаний на повреждения, полученные ранее, не имеется?
Ну, конечно же, они не знают. В тридцать четыре года мужчины вряд ли имеют привычку регулярно прибегать к сканированию головного мозга – по крайней мере, без особой на то необходимости.
– Он когда-либо раньше страдал от головных болей?
Преподобный Карл пожимает плечами.
– Это «да» или «нет», преподобный отец? – спрашиваю я.
– У меня таких сведений нет.
Тогда я поворачиваюсь к Патрику, но он только головой качает:
– Ты пойми, Джин: мы не имеем права раскрывать информацию, касающуюся медицинской истории членов президентской семьи.
– Но вы же хотите, чтобы я вам помогла?
– Вы наш ведущий эксперт, доктор Макклеллан. – Преподобный Карл то ли подошел на шаг, то ли просто наклонился, опершись о кофейный столик, но его лицо – сплошные резкие линии – вдруг оказалось совсем рядом с моим лицом, буквально в паре дюймов от него. В нем явственно чувствуется нечто злое, враждебное, и все же, надо признаться, он по-прежнему весьма недурен собой. Пиджак свой он так и не снял, несмотря на жару, но и под пиджаком чувствуется, какое крепкое, тренированное у него тело. А ведь многие женщины – особенно такие, как Оливия Кинг, – думаю я, наверняка тайно в него влюблены.
Искушение поправить его и подсказать, что использование настоящего времени в данном случае совершенно неуместно, слишком велико, чтобы перед ним устоять, и я говорю:
– Была, преподобный отец. Я была ведущим экспертом. И вряд ли должна напоминать вам, что весь последний год была отлучена от работы.
Преподобный Карл никак на мое ядовитое замечание не реагирует и снова усаживается поудобней, сложив руки перед собой так, что его длинные пальцы образуют идеальный равнобедренный треугольник. Может, он специально упражняется в этом перед зеркалом?
– Что ж, именно поэтому мы вас сегодня и навестили. – Он делает многозначительную паузу – он и во время своих телевизионных проповедей очень любит прибегать к подобному театральному эффекту, что, на мой взгляд, является несколько избыточным и даже каким-то суетным.
Но я уже знаю, что он собирается сказать дальше, и перемещаю свой взгляд сперва на Патрика, а затем и на остальных людей, заполнивших нашу гостиную.
– Доктор Макклеллан, – торжественно произносит преподобный Карл, – мы бы хотели, чтобы вы присоединились к нашей команде.
Глава двенадцатая
К нашей команде.
Сто ответов кипят, пузырятся в моей душе, и девяносто девять из них означают отставку – или даже что-то хуже – для Патрика. Но я не чувствую ни малейшей заинтересованности, ничего хотя бы близкого к желанию немедленно взяться за работу, я даже слов подходящих не могу найти, чтобы как-то завуалировать это мое нежелание. А вместо радостного возбуждения при мысли о своих заброшенных исследованиях я испытываю где-то глубоко внутри сильную боль, словно преподобный Карл пользуется не словами, а острыми когтями, которые и вонзает в меня с сатанинским сладострастием. Возможно, в данный момент я им действительно очень нужна, однако их потребность в моих услугах отнюдь не равносильна моему собственному желанию. И потом, я попросту никому из этих людей не верю.
– А выбор у меня есть? – спрашиваю я. Этот вопрос кажется мне достаточно безопасным.
Преподобный Карл расцепляет свои пальцы, разделяет ладони и возносит руки в своем знаменитом жесте молящегося святого. Я неоднократно видела этот жест по телевизору, когда Карл о чем-то просил: о помощи, о том, чтобы среди его паствы появилось как можно больше Истинных Женщин, Истинных Мужчин, Истинных Семейств, или же просто о сборе денежных средств. Но сейчас мне его воздетые в молитвенном жесте руки кажутся похожими на тиски, и тиски эти готовы так сдавить меня, что я попросту взорвусь.
– Разумеется, есть, – говорит он, и голос его звучит как-то чересчур великодушно, с этакой фальшивой добротой. – Я понимаю, какие чувства вы сейчас, должно быть, испытываете, как трудно будет вам оставить свой дом и детей, как непривычно будет вновь оказаться в беличьем колесе трудовых забот… – Он делает вид, будто подыскивает нужные слова, а на самом деле обшаривает глазами мой дом, где, как всегда, царит беспорядок: три пары моих туфель так и валяются там, где я их сбросила с ног еще на прошлой неделе; подоконники покрыты слоем пыли; прямо под ногами у Карла на ковре расплылось старое пятно от пролитого кофе.