И все же я взялась за этот нелегкий труд из уважения к памяти тех, кого уже нет, и из любви к молодежи, умеющей отличить подлинное искусство от бесчисленных подделок нашего времени, к той молодежи, которая упрямо остается верна идеалам романтического искусства, но, сбитая с толку всевозможными современными веяниями и мифами, опасается, что слава итальянской блистательной оперы клонится к закату.
Нередко у меня и у других артистов итальянской оперы конца XIX — начала XX века спрашивают, правда ли все то, что рассказывают об удивительном певческом таланте Патти, Тетраццини, Таманьо, Карузо, Титта Руффо, Шаляпина, Страччари, Бончи, Раизы, Мельба, Джиральдони, Маццолени, Вильоне Боргезе да и о наших современниках — Джильи, Скипа, Галеффи, Аурелиано Пертиле, Монтесанто, Лаури-Вольпи, Надзарено Де Анджелис, Пинца, Флета, Ладзаро, Данизе, Габриэллы Безанцони, Мариано Стабиле, Римини и, наконец… о Тоти Даль Монте.
Да, это правда, что оперный сезон длился почти весь год и даже самые маленькие и глухие провинциальные городки становились свидетелями незабываемых спектаклей.
Да, это правда, что итальянская опера постоянно выезжала в традиционные заграничные турне в Северную и Южную Америку, Африку, Японию, Новую Зеландию, Австралию, на Филиппины, не говоря уже об обязательных гастролях в парижском театре «Гранд-Опера», в Лицее Барселоны, «Штатс-опере» Вены, в Монте-Карло, Лиссабоне, Стокгольме, Осло, Берлине, Будапеште, Цюрихе, Праге, в России.
Да, да, все это правда, сущая правда! Даже теперь, несмотря на то, что времена изменились да и структура театра, так же как и сценические приемы, иные, итальянской опере удается завоевать всеобщее признание, всякий раз, когда ее представляют певцы с хорошей вокальной школой, поющие с присущим нам прежде мастерством.
Однако молодежи, всегда любопытной или скептически настроенной, мне хочется сказать: не всегда путь артиста был усыпан розами, и эта известная истина вполне применима ко многим великим певцам, живущим поныне или же отошедшим в иной, лучший мир.
Чем ослепительней была слава этих артистов, тем трудней, а подчас просто невыносимой становилась их жизнь, требовавшая многих жертв.
С одной стороны, судьбе оперного певца как будто можно позавидовать — деньги, успех, слава, но с другой — строгая сценическая дисциплина, самоограничения, напряженные занятия, неизбежное волнение и постоянный страх, которые мало-помалу подтачивают силы даже наиболее уверенных в себе и одаренных артистов.
Конечно, для бельканто голос — это чудодейственный дар, но в то же время он подобен чрезвычайно хрупкому сосуду, и его надо очень беречь.
Я не обойду молчанием в своих воспоминаниях и мои первые отнюдь не легкие шаги в карьере оперной певицы, карьере, которая все же была счастливой и принесла мне столько радости.
Я постараюсь как можно точнее воссоздать обстановку второразрядных миланских пансионов, где мне пришлось провести первые годы моего, так сказать, артистического «послушания». Комнаты, которые я обычно делила с другой певицей, импровизированные завтраки и обеды, весьма скудные для аппетита двадцатилетних девушек, торопливые постирушки, удручающая бедность гардероба. Но все это не угнетало меня: природный оптимизм и умение приспосабливаться к любым условиям позволяли мне радоваться всякой безделице. Веселая, жизнерадостная, я никогда не желала больше того, что имела, и потому всегда чувствовала себя счастливой. Я не завидовала ни туалетам, ни окружавшей тогдашних великих артистов роскоши, ни их жизни в первоклассных отелях.
Когда я отправилась в Милан, мой «туалет» составляли голубое пальтишко, легкое коричневое платье, широкополая шляпа и пара кожаных сапожек. Сапожки были непомерно высокие, потому что отец боялся, как бы я не простудила ноги, и потом… такая обувь, по его убеждению, не скоро снашивалась.
С каким волнением вспоминаю я теперь о тех десяти лирах, да-да, это не опечатка, именно о десяти лирах, которые я получила по моему первому контракту с «Ла Скала». А контракт был заключен на целых три месяца!
Даже в далекие времена первой мировой войны на десять лир в день, право же, трудно было обернуться.
Уплатишь за пансион, и не успеешь опомниться, как оставшиеся деньги уходят на частные уроки пения, мелкие чаевые, на почтовые марки для посылки писем домой и, наконец, на починку обуви, ведь, шагая каждый день из одного конца Милана в другой, я снашивала немало туфель. А тут еще парикмахерская Монфорте!