Вот и сейчас в том, что гордый юноша Орнис полюбил юную горянку Сванию, не было преступлением. Ведь все знали, что отныне сердце Орниса навсегда принадлежит Свании, а сердце Свании – Орнису.
Все знали и в душе гордились этой редкой красивой парой, но с другой стороны, по революционным законам, введенных Фарлом Горбуном и Харлой Фази, в этом явно присутствовало бесчестье, и именно его и должен был признать сейчас суд.
Всё бы и ладно, и произведя медицинское освидетельствование Свании, можно было бы доказать, что Орнис и Свания были прежде близки, но вся беда состояла в том, что по гордому обычаю олондов отвечать за любовь обязан был юноша, в то время как девушка имела только единственное право – любить.
Отвергнутые ею юноши должны были навсегда согласиться с тем, что она принимает в свой мир другого. Вот почему весь ритуал олондов сводился ко всенощному весеннему танцу, в котором многие юноши имели право сказать, и только каждая отдельная девушка только однажды ответить. Она могла в танце молчать, но ей запрещалось отказываться от священного предбрачного танца.
Случалось, что один и тот же упорный юноша упрямо удерживал в танце одну и ту же девушку, но она ему так и не говорила: “Да”, но тогда подобный юноша подвергался особому наказанию, и в следующем году ему просто запрещалось участвовать в новом предбрачном танце. Поэтому танцы проходили в первые часы очень сдержанно, и распалялись танцующие только под утро, когда судьбы большинства пар были определены, но Орнис страшно ревновал!
Он уже не мог допустить, чтобы хоть кто-нибудь прикоснулся к Свании, и тогда дело раскрылось. Старейшины мудро сняли Сванию и Орниса с танца, а наутро назначили суд. И тогда женщины гордых олондов впервые надели этот страшный, изобретенный мною, платок – “ химчет”, а вожди призвали Прокуратора вселенной, ибо племени, возможно, предстояло вскоре рассеяться и умереть...
Однако к утру Орнис внезапно впал в невменяемость... И вот теперь ничего не подозревавшие люди тихо и скорбно шли на страшный племенной суд, ибо знали, что снять узы платков “ химчет” сможет либо полное осуждение, либо полное оправдание подсудимого.
В данном же случае речь шла об осуждении на изгнание, но только как можно было осудить невменяемого? В таком случае в человеческий суд должна была вмешаться высшая сила. Если хотите, сам Бог.
И вот я в силу непререкаемой традиции посажен на судейское кресло Прокуратора всей Вселенной. Да вот разумного решения у меня нет. Я не знаю, как допрашивать невменяемых. Как непонятно мне, что так внезапно надломило молодого пылкого юношу – неужели ответная любовь к юной девушке вместо любви к стареющей революции?
…Сам я редко кого лишал разума, но когда лишал, то, как мог, – заботился, чтобы это заблудшее несчастное существо не страдало больше дозволенного, а попало в адекватную ему среду.
Но, как видно, и у самого меня не всегда всё здорово получалось. Ведь не засадил же я Стазиша ещё до гибели моей несчастной вселенной в стеклянную банку со скорпионами, где только и было бы ему достойное место!
А что до Орниса – то этому парню я всё-таки по-человечески сострадал, на что, увы, как Прокуратор даже разорванной на мельчайшие осколки Вселенной не имел ни малейшего права.
Именно потому я теперь так горько раздумывал над тем, что до конца вменяемым Орнис уже не станет, а это означало фактически, что и сам суд будет длиться до тех страшных пор, пока все до единой женщины богоизбранного племени не погибнут от удушья проклятыми платками “ химчет”, а сам я так уже и не проснусь на далёкой голубой планете Земля, потому что с первыми лучами солнца умру, ибо даже богов на наказание обрекает безжалостная эволюция.
Но, похоже, что над подобным вариантом решения столь сложной проблемы размышлял не один только я. И потому внезапно прямо у себя за спиной я услышал грудной тёплый женский печальный голос ангела-хранителя революции:
– Не всё так плохо, Зордак! Ты только не поддавайся отчаянию – столь панически скорому, на которое только и способны вы, люди! А ведь во многом своём земном вы сами похожи на олондов, хотя сами на себя вериги и химчет накладываете очень редко. Зато среди вас случаются самоубийцы, а это ничем не лучше. Но сейчас здесь может погибнуть целый древний народ – хранитель стольких традиций, народ – хранитель памяти о встрече с каким ни есть Богом, с каким ни есть Прометеем.
Вот теперь и подумай, не в этом ли заключена самая простая разгадка. Ведь каждый из них может вспомнить только что-то своё личное, пережитое, что именно его одного и связывает с этим невменяемым парнем. Пусть каждый по очереди обратится к нему и пойдёт по тропинке их индивидуальной совместной памяти. Наверное, тогда вдруг и пробьётся в его глазах хоть малейшая искорка разума, а для дальнейшего судейства только это и нужно. Ведь только признав себя вменяемым, он сам автоматически признает себя осуждённым.