Однажды она потеряла самообладание и закричала:
— Эта ужасная революция! Чего хорошего она может дать в сравнении с тем злом, которое она нанесла! Мой отец потерял единственного сына. Только подумайте об этом! Однажды он ушел и вернулся только тогда, когда отец умер. Ты не знала его, Клодина.
Я сжала ее руку, потом поцеловала ее.
— Благодарю Бога за то, что есть у меня ты, — сказала она.
— Я всегда буду рядом с тобой.
— Благословляю тебя, дорогое дитя! Верю, что ты так и сделаешь.
Я сделала бы все, что угодно, в тот момент, чтобы успокоить ее.
Думаю, больше всего Дикон испытывал злость. Он никогда не любил Шарло, и я уверена, что он почти не думал о его исчезновении. Он был зол, потому что это расстраивало мою мать.
Сабрина заболела. Я уверена, что это случилось из-за переживаний, и на время это отвлекло наши мысли от того, что могло случиться с ними во Франции.
Я часто сидела и читала вслух, это ей нравилось. Да и она много рассказывала о прошлом. Какой счастливой девушкой она была! Ее всегда любили… Я многое узнала о ее детстве, что заставило меня посмотреть на нее по-другому.
Она поведала мне, как однажды в детстве ей запретили кататься на коньках по замерзшему пруду, потому что стояла оттепель. Она не послушалась и провалилась в воду. Спасла ее мать, но простудилась, что и сократило ее жизнь. Отец никогда не простил ее. Это омрачило всю ее жизнь. Только моя прабабушка, Кларисса, приходящаяся ей кузиной, понимала ее. А потом она вышла замуж за человека, которого любила Кларисса.
Я смотрела на ее хрупкое тело, белые волосы и ее увядшие, но еще дивные черты и видела, что ее всю жизнь тяготило чувство вины. Она делила Дикона с Клариссой, и они находили утешение в сыне человека, которого они обе любили.
То, что происходит с нами в юности, оказывает влияние на формирование наших характеров. Дикон был надменный, агрессивный и считал, что унаследовал землю по праву. Что ж, эти две обожающие его женщины помогли ему стать таким. А Шарло… он воспитывался во Франции. Это была его страна, и ему никогда не оторваться от нее.
Я молилась о том, чтобы его никогда не схватили те, кто совершил революцию. Это означало для него мучительную смерть. Луи-Шарль всегда бы кем-то вроде мученика. А Джонатан? Нет, я не могу вообразить, чтобы кто-нибудь был лучше Джонатана. Он был похож на Дикона, и я подсознательно чувствовала, что с ним ничего не случится. Я поддерживала в себе эту веру, потому что она ободряла меня.
Я проводила много времени с Дэвидом, благо затрагивать эту животрепещущую тему с ним было намного легче, чем с моей матерью.
— Я боюсь за них… Как бы я хотела, чтобы они вернулись домой, — сказала я.
— Джонатан вернется, вот увидишь, но о Шарло и Луи-Шарле сказать ничего не могу.
Шарло долго готовился к этому, и взял Луи-Шарля с собой.
Для Джонатана это новое приключение. Однако, думаю, что оно ему скоро наскучит.
Он потеряет свой энтузиазм довольно быстро.
Поездку в Лондон, обещанную к моему дню рождения, отложили. Ни у кого не было настроения для увеселительных прогулок.
— Возможно, — трогательно говорила моя мать, — когда они вернутся, мы сможем поехать туда все вместе.
Дикон тем не менее отправился в Лондон, и моя мать присоединилась к нему. «Не так ли, — подумала я, — пренебрег и Джонатан своими делами и домом?»
Когда первое потрясение прошло, дни потекли быстрее. Для меня они в основном состояли из ежедневных уроков. Я говорила по-английски достаточно свободно, что удовлетворяло даже Дикона, и слабый французский акцент проявлялся крайне редко.
Дэвид часто читал мне отрывки из книг, которые интересовали меня, и я знала, что увлекало его. Ему нравилось кататься со мной верхом вокруг поместья, и во время этих прогулок я познакомилась с некоторыми ближайшими арендаторами. Меня интересовали состояние коттеджей и молодые пары, имеющие детей. Дэвид был доволен и часто говорил о том, какой популярностью я пользуюсь у этих людей. Он говорил, что, когда меня не было с ним, они спрашивали обо мне.
— Однажды один из них сказал: «Она похожа на нас — госпожа Клодина. Никто никогда не подумает, что она иная».
— Похоже, они простили, что у меня отец — француз.
— Это большая уступка, уверяю тебя, — сказал Дэвид.
— Почему люди так ограниченны?
— Потому что их кругозор такой же узкий, как и ум.
— Шарло был похож на них.
Я хотела бы никогда не говорить этого. Мы всегда старались избегать любого упоминания о том, что случилось.
— Шарло француз до такой степени, что не принимал ничего, что не является французским. Мой отец такой же по отношению к Англии.
— Похоже, что это мужской недостаток.
— Что ж, возможно. Похоже, твоя мать может быть или француженкой, или англичанкой… в зависимости от того, что требуется. Это относится и к тебе, Клодина.
— Дом там, где те, кого ты любишь. Это не здание или кусок земли, я уверена в этом.
— Значит, это твой дом, Клодина.
— Моя мать здесь. Я считаю, что дом всегда будет там, где она.
Затем он сказал:
— А как насчет… других?
Я прямо посмотрела на него и ответила:
— Да… и другие.
— Например, я?
— Конечно же, Дэвид.
Ты выйдешь за меня замуж, Клодина? И я ответила:
— Да, Дэвид, выйду.
Впоследствии я удивлялась, почему ответила так быстро, хотя с тех пор, как Джонатан уехал и я все больше и больше привязывалась к Дэвиду, в сердце моем все еще не было уверенности.
Оглядываясь назад, думаю, что я хотела просто вырваться из этой трясины уныния, в которую мы все, похоже, погружались. Я хотела, чтобы что-нибудь произошло, что-нибудь такое, что вывело бы нас из этого состояния. Поскольку Джонатан уехал так легко, бросив меня на волю случая, — говорила я себе, — то Дэвид и есть именно тот, кого я люблю. И, давая обещание, я пыталась убедить себя, что поступаю правильно, так как всегда чувствовала это сердцем.