Дэвид кивнул.
— Мы уедем в Эверсли завтра же.
Было немного обидно, что мы уезжаем на два дня раньше, чем хотели.
— Это уже свершилось. Королева мертва, — пожаловалась я Дэвиду. — Какая польза будет от того, что мы возвратимся так рано домой?
— Отец должен знать об этом, — сказал он. Я была рассержена.
— Но что он может сделать?
— Это больше, чем казнь королевы, Клодина.
— Что больше?
Мы сели в экипаж и вскоре оставили Лондон позади.
— Пока королева, хотя и пленная, была жива, во Франции существовала монархия. Теперь монархия кончилась.
— Есть дофин.
— Мальчик, бедный ребенок… в руках садистов-мучителей, намеревающихся заставить его страдать за то, что он — сын короля. Я боюсь за него.
— Это во Франции, Дэвид, а мы в Англии.
— Все случившееся влияет и на всех нас, особенно когда это происходит так близко. В стране волнения. Революция, как огонь. Стоит ему только раз вырваться из-под контроля, как он распространится повсюду.
— Думаешь, люди боятся, что у нас может произойти то же самое?
— Немногих правителей в Европе настолько поддерживает народ, чтобы они чувствовали себя уверенно. Я думаю, что мы в Англии можем оставаться спокойными более, чем жители других стран. Наш король не деспот. Он добр. Люди не должны его ненавидеть. Они могут обращаться к нему, как, например, это сделал Фермер Георг, правда, в этом больше любви, чем уважения к этикету. Они не могут ненавидеть такого мягкого человека… человека простых вкусов, который намерен выполнить свой долг, даже если не совсем знает, как сделать это. Нам нужны реформы, и многие считают, что мы их получим. Но менее всего нам нужна революция.
— Несомненно, это самое последнее, что нужно любой стране.
— Я искренне верю, что люди не хотят революции. У нас под боком пример того, что это может означать. Французы просто поменяли одних хозяев на других, и я твердо верю, что многие здравомыслящие люди предпочтут первых, хоть и деспотичных. Страной могли управлять люди, которые были эгоистичны, избалованы, равнодушны к нуждам народа, слишком потворствующие себе, но даже они были лучше, чем эти кровожадные, жаждущие власти убийцы, которые теперь правят ими.
— Тогда, если народ знает это, почему мы должны спешить домой?
Несколько секунд он молчал, потом сказал:
— Есть смутьяны — люди, которые сделали много, чтобы поднять революцию во Франции. Их цель сделать то же самое по всей Европе. Они хотят уничтожить церковь, государство и монархию.
Ты имеешь в виду, что эти люди, эти смутьяны, действительно есть в нашей стране?
— Уверен в этом. Их количество теперь возрастет, и мы должны быть готовы ко всему.
— А что твой отец может сделать?
Дэвид пожал плечами, и я задумалась, насколько много он знает о тайной жизни Дикона.
Больше нечего было сказать. Медовый месяц закончился.
Дэвид снисходительно посмотрел на меня.
— Не забудь, — сказал он, — когда дела поправятся, мы отправимся в Италию.
Я прижалась к нему.
— Это будет замечательно. Я верю, Дэвид, что когда-нибудь стану знать так же много, как ты.
— Чем дольше ты будешь знать меньше меня и не будешь презирать меня за невежество, тем счастливее я буду.
Я смотрела на проплывающие мимо сельские пейзажи. На деревьях оставалось не так уж много листьев, но они поражали своими красками. В некоторых садах собирали последние фрукты. Зима почти подошла к нам.
Мы хотели добраться домой до того, как наступит темнота, а в это время года темнеет рано. Мы ехали быстро, и сумерки только начали опускаться, когда я увидела высокую стену Эверсли. Мое сердце, как всегда, радостно подпрыгнуло в груди.
Когда мы въехали в ворота и подъехали к дому, грумы вышли из конюшен, удивленные нашим скорым возвращением.
Дэвид помог мне выйти из экипажа, и я направилась к дому. Я с трудом могла дождаться того момента, когда увижу маму и расскажу ей о замечательном времени, проведенном в Лондоне.
Я опередила Дэвида и вбежала в холл, любимый холл с его высоким сводчатым потолком, каменными стенами и фамильным деревом около камина.
Холл был пуст. Конечно, они не знали, что мы вернемся в этот день.
Я поднялась по ступеням.
— Мама, — позвала я. — Это Клодина… и Дэвид. Мы дома.
Мой голос отозвался эхом, и тут неожиданно на вершине лестницы я увидела незнакомую фигуру в сером. Увидев на ней капюшон, я подумала, что там стоит монах или монахиня, и почувствовала, что холодею от ужаса. В этот момент я действительно поверила, что оказалась лицом к лицу со сверхъестественным.
Я окаменела и если бы даже и попробовала пошевелиться, то уверена, не смогла бы сделать этого.
Фигура слегка пошевелилась, пара горящих темных глаз, казалось, сверлила меня.
Затем раздался голос:
— Это Клоднна… О, Клодина, ты не узнаешь меня? Тетя…
Тетя Софи! — закричала я.
Только теперь я поняла что она вернулась. Джонатан, Шарло и Луи-Шарль спасли ее.
Джонатан всегда выполнял то, что намеревался сделать.
Что это было за возвращение домой!
Когда Софи обняла меня, я услышала голос матери.
Она появилась на лестнице вместе с Диконом.
— Клодина!
Дэвид!
Мы не ждали вас сегодня. — Матушка крепко обняла меня. — Моя дорогая, ты выглядишь прекрасно. Как хорошо увидеть тебя снова!
— Есть важные новости, — сказал Дэвид. — Они отправили королеву Франции на гильотину.
Дикон промолчал. Он стоял неподвижно, и я видела, что он нахмурился.
— Мы были у Кренторнов, — продолжал Дэвид, — и новости сообщил Джон Кренторн. Они хотели, чтобы ты как можно скорее узнал это.
Дикон кивнул, и матушка тревожно посмотрела на него.
— Мы поедем в Лондон, — сказал он. Наступила тишина, которую нарушила моя мать:
— Видишь, что произошло…
— Тетя Софи… — начала я.
— Это хорошо, что она здесь.
— А Шарло?
Моя мать выглядела печальной.
— Шарло не вернулся. Луи-Шарль тоже. Они присоединились к армии… французской армии.
— О нет! — закричала я. — Они будут сражаться против нас!