Наконец сориентировавшись в пространстве, Теолрин, по-прежнему держась в районе дна, поплыл против течения. Набухшая одежда и ботинки тянули его к илистому дну, а легкие потихоньку начинали требовать вернуться к поверхности и запастись новой порцией воздуха. Теолрин заставлял себя не обращать внимание ни на то, ни на другое. Вперед. Только вперед. Он подталкивал себя, отсылая гнев к подошвам, но не мог с уверенностью сказать, работает это или нет. Полет забрал у него слишком много сил — и сил Летающего, и обычных. Все чаще с периферии разума стали всплывать мысли о том, что пора расслабиться и сдаться. Что он лишь отсрочил свою гибель — не более того.
В какой-то момент Теолрин утратил счет времени. Оставался лишь он, холодная вода, изредка скользящие мимо него осколки, уставшие, сопротивляющиеся каждому движению конечности и горящие от натуги легкие. Сознание мутнело. Все чаще Теолрина стало посещать желание рискнуть и выплыть на поверхность в надежде, что он уже пересек роковой рубеж… Однако он заставлял себя оттягивать этот момент до последнего.
Лишь когда Теолрин почувствовал, что с секунды на секунду потеряет сознание, он позволил своему телу взять верх и начал тянуться к поверхности.
Он вынырнул, готовый к тому, что сейчас по нему пройдется стеклянная волна, но этого не случилось — хотя где-то в непосредственной близости все еще раздавался оглушительный звон и лязг. Умопомрачительно жадно выхватывая ртом глотки воздуха и учащенно моргая, Теолрин повертел головой. Когда ясность мышления начала к нему возвращаться, у ближайшего берега от приметил ряд маститых стеклянных деревьев…, а так же три человеческих силуэта на берегу, один из которых указывал на него рукой и что-то кричал.
У Теолрина не оставалось сил, чтобы как-то отреагировать. Убедившись, что водная граница между лесом и ливнем осталась в нескольких ярдах позади, он поплыл к берегу, изо всех сил надеясь, что не потеряет сознание посреди пути. Через какое-то время — то ли несколько секунд, то ли минут, ему сложно было судить наверняка — чьи-то сильные руки подцепили его за предплечья и помогли взобраться на покатый берег, засеянный чем-то вроде стекловидной гальки. Дрожа всем телом, Теолрин упал на спину и, раскинув руки, принялся, наконец, переводить дыхание. Он все еще не мог до конца поверить в то, что сумел вырваться из цепких лап этой бушующей невдалеке стеклянной преисподней.
Кто-то сел слева от него, и Теолрин, со свистом выдохнув в очередной раз, повернул голову к знакомому силуэту, сконцентрировав взгляд на черном пауке, обрамленном засохшей кровью.
— Ну что ж, — хрипло произнес Теолрин, заставив выдавить из себя вымученную улыбку, — вот теперь я точно Летающий. И заодно Плавающий.
— Нет, мой хороший, — не менее вымученно отозвалась Джейл, взглянув на него блестящими в уголках глазами. — Ты все еще чудила. И это в тебе никогда не изменится.
Глава 35
Гулкое эхо шагов разносилось, словно тревожный звон набата, по низким темным коридорам, когда инквизитор спустился на один из нижних ярусов подземелий.
Он шагал, гордо вскинув голову и сцепив пальцы поверх своей новой оранжевой мантии. Когда-то, почти что в другой жизни, это пропитанное сыростью и болью место свело бы его с ума — однако он изменился. Он определился с тем, кто он на самом деле, и это вселяло в него уверенность — уверенность, которой раньше ему так не хватало.
Он больше не страшился мрака подземелий — поскольку больше не был пленником этого мрака.
Он стал его повелителем.
Из-за окованных железом дверей, время от времени всплывающих сбоку, доносились приглушенные голоса, стоны и крики. Однако шаги инквизитора не сбились с ритма, и ни один мускул не дрогнул на его посуровевшем за последние дни лице. Он упрямо шагал вперед, и двое стражников за его спиной едва поспевали следом.
Наконец, инквизитор остановился перед ничем не примечательной дверью, из-за которой не было слышно ни единого звука. Палец человека в оранжевой мантии поднялся и повелительно указал на дверной замок.
— Эту, — коротко сказал он.
Ближайший к нему стражник бросился к двери, зазвенев связкой ключей. Инквизитор отстраненно наблюдал сквозь прорези в маске, как один из них попадает в скважину и со скрипом проворачивается внутри нее. Лишь когда дверь открылась и стражник отошел в сторону, инквизитор шагнул, чуть пригнув голову, внутрь камеры.
Здесь, как и в коридоре, царил густой полумрак. Одинокая коптящая лампа, подвешенная к потолку на цепях, высвечивала в дальней части камеры ведро для справления нужды, тюфяк из сто лет назад прогнившей соломы, а так же человека, что сидел на тюфяке, опустив голову и прислонившись спиной к стеклокаменной стене. Запястья пленника были сцеплены оковами, от которых отходила стальная цепь, крепившаяся за кольцо под потолком.