— Не сахарная, не растаю, — засмеялась Долли.
О господи, подумал Дик, и это не сработало! Вдруг его осенила идея, и он заговорил строго, как учитель с нерадивым учеником.
— Сейчас ты подхватишь грипп, нет, хуже — пневмонию! Ты уже замерзла, а выйдешь на улицу — и готово. Подожди хотя бы, пока я разожгу камин! Станет светло и исчезнет сырость.
Долли встала в нерешительности. Может, остаться на пять минут? Вряд ли ливень продлится дольше. Она слышала, как Дик ходит по комнате, пробираясь к связке поленьев возле камина, и говорит с преувеличенным оживлением:
— Вот видишь, все, что нужно у меня под рукой: спички, сосновые шишки, хворост и кочерга.
Он сложил шалашиком в камине шишки и хворост, щелкнул зажигалкой, и огонь весело заплясал на дровах, распространяя мягкое золотое сияние. Дик улыбнулся, подумав, что огонь в камине сродни огню, бушующему в его сердце.
А Долли между тем боролась с собой. Соблазн остаться был так велик, но она прекрасно помнила, чем кончилось однажды невинное сидение на качелях…
— Лучше я все-таки пойду: посмотрю, как там дети, и заодно пришлю тебе свечей.
— Не уходи, дорогая! Я вовсе не хочу лишать тебя свечей… — Дик в отчаянии хватался за совсем уж дурацкие предлоги.
— Не волнуйся, у нас их много.
Тогда он просто подошел к стоявшей у окна Долли, обнял ее и опустил голову ей на плечо. И этого оказалось достаточно. Как завороженные стояли они, обнявшись, и сквозь струйки дождя, падающие за окном, смотрели на огоньки свечей, горящие в каждом окне ее дома.
Дик потерся щекой о волосы любимой.
— Почему бы тебе не позвонить и не узнать, как у них дела?
Долли послушно подошла к телефону и набрала номер. Трубку подняла Кэрол. Искуситель стоял рядом и бесцеремонно вслушивался в каждое слово.
— Да-да, я понимаю, — отрывисто говорила мать. — Молодцы. Спасибо тебе. Пока.
— Все в порядке?
Долли кивнула.
— Да. Кэрол волнуется, что на улице ужасный ливень. Она, видимо, решила, что мы так заняты, что этого не заметили. Клод и Китти вернулись с дня рождения и сейчас дружно поедают твои ириски. — Глаза ее весело сверкнули. — Так тебе и надо, обманщик, ты заслужил это!
С поддельным негодованием Дик воскликнул:
— И это все, что она сказала?
— Нет. Они переживают, что я вымокну, если пойду домой сейчас. Они предлагают мне посидеть у тебя — по крайней мере до тех пор, пока не уничтожат все ириски.
— Умницы! — Дик одобрительно кивнул.
По спине Долли пробежал холодок. Впрочем, это и не удивительно: в коттедже все еще было холодно и сыро. Как не хочется выходить в такую погоду на улицу! Теперь ей стало ясно, что испытывает кошка, когда приходится лезть в воду.
Флеминг прекрасно понимал, что происходит сейчас в душе женщины, и с трудом сдерживал улыбку. Она может обманывать себя сколько хочет, но его-то ей провести не удастся. Ведь Долли буквально умирает от желания остаться! Кажется, настал самый подходящий момент, чтобы отговорить ее от этой дурацкой идеи — прекратить встречи с ним. Но надо действовать осмотрительно. Дик осторожно обнял Долли за плечи и прижал к груди.
— Моя милая маленькая Зеленая Веточка, ты смело можешь оставаться здесь до тех пор, пока не пройдет дождь.
Долли почувствовала, что у нее нет ни желания, ни сил продолжать борьбу.
— Расскажи мне, почему ты боишься темноты, — попросила она, хотя не поверила его выдумке. Ей просто захотелось узнать о нем побольше.
Дик сел перед камином и жестом показал на кресло рядом.
— Давай сядем, и я расскажу тебе историю своей жизни.
Долли удивилась, как грустно звучит его голос.
— Я появился на свет по досадной случайности. Мои родители преподавали в колледже и, кажется, не стремились иметь детей. Я слишком поздно вошел в их жизнь. Да, слишком поздно, — грустно повторил он. — Они всегда обращались со мной как со взрослым. Можно сказать, я родился старичком. Родители погибли в автомобильной катастрофе, когда мне было девять лет. После их смерти я переходил от одних родственников к другим. Из рук в руки. У меня никогда не было своего дома, я никогда не задерживался долго на одном месте, меня всегда преследовало чувство, будто я все время в пути…
У Долли сжалось сердце. Должно быть, тяжело маленькому мальчику ощущать себя никому не нужным, чувствовать себя обузой для всех! Словно уловив ее мысли, Дик сказал:
— Но, с другой стороны, это оказалось и благом: я ни от кого не зависел, не нес ни перед кем ответственности и привык рассчитывать только на себя. — Он повернулся к ней. В уголках глаз собрались морщинки. — Теперь тебе должно быть понятно, почему мне нравится мотаться по свету с места на место.