— Говорит Гудлаугу, что он чудо, — отрешенно произнесла Стефания. — Папа стоял недалеко от микрофона и не удержался.
Она взглянула на Эрленда.
— Отец умер вчера вечером, — проговорила она. — После ужина он прилег на диван и задремал, как бывало с ним временами, но не проснулся. Когда я вошла в гостиную, то сразу же поняла, что он ушел из жизни. Поняла еще до того, как прикоснулась к нему. Врач объяснил, что он перенес сердечный приступ. Поэтому я и пришла сюда, в отель, к вам, чтобы выплакаться. Все это больше не имеет никакого значения. Ни для него, ни для меня. Больше ничего не имеет значения.
Она в третий раз проиграла отрывок, и на этот раз Эрленд различил произнесенные слова. Только одно слово, которое прилипло к песне, как подстрочное примечание.
Чудо.
— Я спустилась к Гудлаугу в комнату в тот день, когда он был убит, чтобы сообщить ему о желании отца встретиться с ним и помириться. Я рассказала папе о том, что у Гудлауга остался ключ от дома и что он тайком приходил к нам и сидел в гостиной, незаметно исчезая под утро. Я не знала, как воспримет это Гудлауг, захочет ли он повидаться с папой, или примирение невозможно. Но я решила попробовать. Дверь в его комнату была открыта…
Ее голос задрожал.
— И он там лежал в луже собственной крови…
Она прервалась.
— В этом наряде… со спущенными брюками… весь в крови…
Эрленд подошел к ней.
— Боже мой, — выдохнула она. — Никогда в жизни я не… это было так жутко, что словами не выразить. Не знаю, о чем я думала. Я была так напугана. Кажется, сосредоточилась на том, как бы поскорее уйти и забыть все это, как страшный сон. Забыть, как и все остальное. Я убеждала себя, что меня это не касается. Мол, не важно, была я там или нет, это произошло, и я не имею к этому никакого отношения. Я отмахнулась от этой истории, как маленький ребенок. Ничего не хотела знать, ничего не сказала отцу о том, что видела. Никому ничего не сказала.
Она взглянула на Эрленда.
— Я должна была позвать на помощь. Должна была, разумеется, вызвать полицию… Но… это… это было так мерзко, так противоестественно… что я сбежала от него. Это единственное, что мне пришло в голову. Поскорее уйти. Покинуть это жуткое место так, чтобы меня никто не заметил.
Она помолчала.
— Я думаю, что всегда убегала от него. Всегда, так или иначе, бросала его. Все время. К тому же…
Стефания зарыдала.
— Мы должны были попробовать уладить все это гораздо раньше. Мне следовало давно устроить их встречу. Вот мое преступление. Папа тоже хотел помириться, пока жив.
Наступила пауза. Эрленд посмотрел в окно и заметил, что снегопад стихает.
— Самое ужасное, что…
Стефания умолкла, точно сама мысль была невыносима.
— Он не был мертв, так?
Она тряхнула головой.
— Он произнес одно слово и умер. Гулли увидел меня в дверях и выговорил мое имя. Так, как он называл меня, когда мы были детьми. Он всегда звал меня Стеффи.
— А они услышали, как он назвал ваше имя перед смертью — Стеффи.
Она изумленно взглянула на Эрленда:
— Кто «они»?
Дверь в номер вдруг распахнулась, и на пороге появилась Ева Линд. Она уставилась на Стефанию, потом на Эрленда и снова на Стефанию. Покачала головой.
— И сколько же баб в твоем расписании? — вопросила она, бросая на отца испепеляющий взгляд.
33
Эрленд не заметил никаких изменений в поведении Осп. Он стоял и смотрел, как она работает, гадая, проявит ли она когда-нибудь хоть тень раскаяния или угрызений совести за содеянное.
— Вам удалось найти эту Стеффи? — спросила Осп, увидев Эрленда в коридоре.
Горничная вывалила груду полотенец в корзину для грязного белья, взяла чистые и шагнула с ними в номер. Эрленд подошел ближе и встал в дверях с рассеянным видом.
Он думал о своей дочери. Ему удалось втолковать ей, кто такая Стефания, и когда та ушла, он попросил Еву Линд подождать его. Он отлучится ненадолго, а потом они пойдут вместе домой. Ева уселась на кровать, и Эрленд сразу же понял, что в ней что-то изменилось, мгновенно почувствовал, что она вернулась к старым привычкам. Ева была возбуждена. Она с ходу принялась обвинять его во всем, что шло наперекосяк в ее жизни, а он стоял и слушал, ничего не говоря и не перебивая ее, чтобы не разозлить еще сильнее. Он прекрасно понимал, отчего она бесилась. Ева злилась не столько на него, сколько на саму себя, потому что не выдержала. Утратила контроль над собой.
Эрленд не знал, какую дрянь она приняла. Он посмотрел на часы.
— Ты куда-то торопишься? — скривилась Ева. — Бежишь спасать мир?