Александр Мишкин
Голос
— Маменька, вот и всё вам знать нужно… — сказала укоризненно молодая девушка, порхая у зеркала на девичьем столике. Её маленькая белая ручка катала вниз широкую деревянную лодку-расчёску через множество волн. У ручки этого кораблика волны были буйными и многочисленными. Особенно труднопроходимые участки, лодочка прочёсывала с треском. Расчёска перемещалась и за ней появлялась волна спокойная и более мягкая. С каждым разом, через короткий промежуток, белая ручка возвращала лодочку к исходной позиции и повторяла движения, приводя неугомонные волны волос в более мирный и спокойный вид.
— Конечно нужно!
Воскликнула женщина в тёмно-синем платье, закрывавшим её не молодое тело от подбородка до пяток. Тощее и длинное лицо слегка дёргалось. Из туго затянутых и собранных на затылке в шарик волос выскочило несколько прядей, отчего причёска походила больше на потрёпанный смычок скрипки. Худые руки её подпирали тонкую талию.
— Ну он вроде бы хороший, но… — сказала девушка и повернула головку в сторону матери. Маленькие точечки веснушек, коричневые, почти чёрные глаза, маленький носик и тонкие бровки, слегка надутые губки. Девушка закатила глаза, подумала. — Но вот его голос…
— Что его голос?
— Не прикидывайся, мама, ты слышала его.
— Нормальный у него голос, не придумывай.
— Нормальный? — тонкие бровки девушки поднялись. — Когда он говорит мне кажется, что где-то мучается поломанный граммофон!
— Не говори глупостей!
— Ничего это не глупости.
— Даже если это и так, что же с того? В остальном он хороший юноша!
— Я не знаю, мама, честно. Он очень любит разговаривать, и иногда я совсем его не понимаю. Он болтает на такие темы, что я даже крупицы не понимаю. О каких-то энергиях, энт… энтро… энтропии! О каких-то измах. Ниги… лизм. Кажется, так. И всё это этим скрипучим, металлическим голосом. Аж мурашки по спине бегут. — Девушка поморщилась. — Видишь? Как вспомню аж в дрожь бросает.
— Маша, ну не это ведь важно в жизни!
— А для меня важно! Ты сама морщишься, когда он говорит. Все морщатся и продолжают слушать, а он, как идиот, болтает и не умолкает, всё шипит и шипит, как радиола. И никто ведь не скажет ему, сын великого учёного, богатый сын. Иногда мне его даже жалко.
— Что ты такое говоришь, Маша?! Так ведь нельзя.
— Ну это ведь правда, мама, ты это знаешь! Только потому что он богат ты стараешься не замечать этого, а я не могу. Все мои друзья его терпеть не могут, потому что он не замолкает. Всё трещит, трещит, всё о науке, о философии, литературе. Никита очень любит литературу, но после часа общения с ним, он говорил мне, что книжку в руки взять не может, голова сразу болеть начинает.
— Никита твой, сам ещё тот болтун, меньше бы ты его слушала.
— Уж лучше я Никиту послушаю чем его! — между бровками девушки появилась еле заметная морщинка.
— Машенька, он ведь любит тебя! И ты его любишь, ведь правда?
— Не знаю, мама, не знаю. Наверное…
— Что же ты, Машенька, дитя моё, из-за такого пустяка…
— Не пустяка! Не пустяк это, матушка! Хоть убей! Не могу я его слушать! Голова болит! Ладно выглядит, как кукла, на лице или так, — она подняла уголок рта пальцем вверх, — или так, — уголок опустился вниз. — И ещё эта трещотка, что у него в горле застряла… Невыносимо! У него отвратительный голос! Просто невозможно отвратительный и сам он… Кукла!
— Вздор! — воскликнула матушка. — Сегодня он будет в этом доме, и ты будешь милой и обходительной!..
— А я тебе что? Марионетка?! Верёвочку потянешь и плясать стану?
— Маша! Я твоя мать и пока это так ты будешь меня слушать! Ты ещё слишком юна, чтобы сама принимать решения, особенно такие. Я твоего отца тоже в начале не переносила, прости господи, но как поженились, как вместе жить стали, так всё и наладилось. Потом ты появилась и всё прошло. Посмотри, как мы с твоим отцом дружно живём.
— Я вижу, как вы дружно живёте…
— Что?! — брови матушки поднялись.
— Ничего…
— Чтобы я больше подобных слов не слышала. Ты меня поняла?!
— Да, матушка, извините.
Девушка потупила глазки. Медленно повернулась к зеркалу и стала купать лодочку в волосах дальше, только теперь гораздо медленнее.
Матушка смотрела в отражение на хмурое личико дочери. Подошла и осторожно положила ладонь на хрупкое плечико.
— Ну, Машенька, всё у вас будет хорошо. Он хороший юноша, умный. Тебе с ним будет хорошо.
— Вам будет хорошо…
— Маша…
— Извини… — ладонь Маши прикоснулась к ладони Матушки.
Двери в комнату Маши открылись. Вошла служанка Марфа, маленькая и круглая девушка. Теребя в руках фартук, она улыбалась и красные щёки её горели пунцовым огнём крестьянской молодости.