Наиболее важные сведения, содержавшиеся в депешах, копировали и направляли мне (но никогда министрам). Благодаря применяемому нами способу, нам было известно содержание депеш, которые послы направляли своим королевским дворам, причём мы читали эти депеши ещё до того, как они прибывали к месту своего назначения, поскольку мы обрабатывали их и только после этого в запечатанном виде отправляли дальше. Некоторые депеши изобиловали оскорбительными замечаниями в мой адрес, порицаниями по поводу моего поведения и сфабрикованными беседами со мной. Как часто я смеялся в душе, читая утром те глупости, которые они писали обо мне своим монархам после того, как накануне вечером на моих приёмах буквально слизывали пыль с моих подошв. Нам часто приходилось узнавать о весьма важных вопросах, которые тайно сообщались монархам послами России и Австрии, а также послом вашей страны (когда вы имели своего посла в Париже), который всегда посылал депеши с собственными курьерами, чтобы не предавать их содержание возможной огласке. Через переписку меньших держав мне становились известны точки зрения крупных держав.
Умение тех сотрудников, которые занимались обработкой иностранных депеш, было просто удивительным. Не существовало образцов почерков, которые они не смогли бы скопировать в совершенстве; в секретном отделении почтового ведомства хранились печати, идентичные тем, которыми пользовались послы всех держав Европы, независимо от их количества, и тем, которые принадлежали знатным семьям в различных странах. Если им попадалась печать, для которой у них не было факсимиле, то они могли сделать его в течение суток. Этот порядок работы с иностранными депешами, — продолжал Наполеон, — не был моим изобретением. Первым, кто стал заниматься этим, был Людовик Четырнадцатый. Некоторые внуки тех агентов, которые первоначально работали на него, в моё время заняли те места, которые достались им от их отцов. Но, — добавил Наполеон, — Каслри делает то же самое в Лондоне. Все письма сотрудникам дипломатических служб и от них, которые проходят через почтовые отделения, вскрываются, и их содержание докладывается ему или кому-либо из его министров. Они, должно быть, в курсе дела, что подобная практика существует и во Франции».
Я спросил, существует ли общее правило во французских почтовых отделениях вскрывать письма, адресованные не представителям дипломатического корпуса. Наполеон ответил: «Изредка и только в том случае, когда человек находится под сильным подозрением. Тогда первое, что делается, так это вскрываются все письма, адресованные ему. Благодаря этому определяется круг его корреспондентов, и все письма, адресованные им, также исследуются; но это — одиозная мера, и она очень редко применяется по отношению к французам. Что же касается иностранцев, врагов Франции, то следует принимать все меры, чтобы выяснить их секретные махинации».
Наполеон затем сообщил мне, что он принял решение есть только один раз в день, в два или в три часа дня. За последнее время он ел очень умеренно.
3 ноября. Самочувствие Наполеона оставалось прежним. Следуя своей привычке, когда перед ним были разложены английские газеты, он спрашивал у меня значение тех или иных слов, которых он не понимал. Он резко порицал поведение союзных держав, подвергавших гонениям его брата Люсьена, имевшего склонность к литературной работе, человека, который никогда не командовал войсками и который всегда стремился отойти от политических дел. «Их поведение, — добавил он, — является прямым следствием сознания их собственной тирании и порождено страхами, возникшими в результате того, что они нарушили права наций и поступали вразрез с духом времени и волей народа. Подвергая гонениям меня, они могли привести в своё оправдание ряд причин. Они могли сказать, что я был и монархом и тираном и что моя ссылка была необходима для спокойствия мира; но ничто не может оправдать те акты угнетения и жестокости, которым они подвергают Люсьена. Тот принцип полезности и выгоды, который они однажды выдвинули и в соответствии с которым они действуют, только один Бог знает, к чему он может привести. Используя этот принцип в качестве предлога, французы могут оправдать убийство Веллингтона и уничтожение всей его армии. Это тот самый принцип, который заставит королей трястись от страха на своём троне».