16 февраля. Приехав в Джеймстаун, я навестил г-на Барбера с корабля «Кембридж». Г-н Барбер открыл в городе собственную лавку. В разговоре со мной он спросил меня, понравились ли Бонапарту портреты. Не поняв его вопроса, я попросил его объяснить мне, что он имеет в виду. Г-н Барбер ответил мне, что, конечно, я должен знать, на что он намекает. В ходе последовавшего разговора он сообщил мне, что привёз с собой для продажи две гравюры молодого Наполеона. Он считал, что гравюры понравятся французам и будут способствовать тому, что они станут постоянной клиентурой его лавки. Приехав на остров, он упомянул в разговоре с жителями острова об этих гравюрах. Но вскоре обе гравюры были отобраны у него губернатором и сэром Томасом Ридом. Сэр Хадсон Лоу заявил, что ему доставит удовольствие отправить эти вещи Бонапарту. Г-н Барбер был очень удивлён и расстроен, когда он узнал от меня, что гравюры так и не попали в Лонгвуд[63].
17 февраля. Отправился в «Колониальный дом». Губернатор задал мне несколько вопросов о состоянии здоровья Наполеона, а также о самочувствии генерала Гурго. Затем губернатор спросил меня, выполнил ли я его пожелание, высказанное им 21-го числа, о том, чтобы я показал капитану Блэкни письмо, в котором упоминается имя лорда Ливерпуля. Я ответил, что, поскольку он оставил за мной право выбора показывать это письмо или нет, я предпочёл последнее, считая, что всё это дело произошло слишком давно. Кроме того, в то время, когда я предлагал показать ему это письмо, он отклонил моё предложение. Я также напомнил губернатору, что тогда он рассматривал моё предложение показать это письмо как личное оскорбление ему (губернатору).
Для меня было очень важно вести себя осторожно, и поскольку я не знал, почему именно теперь от меня требуется, чтобы я показал это письмо, то я решил этого не делать. Его превосходительство остался недоволен моим ответом и принялся бранить меня в своей обычной манере, заявив, что «я постоянно оскорбляю его как губернатора». Я ответил, что в мои намерения никогда не входили попытки оскорблять его словами и поступками, и что я очень сожалею, если мои слова воспринимаются как оскорбление, что совершенно чуждо моим намерениям.
После моих слов сэр Хадсон Лоу встал с кресла и, устремив на меня грозный взгляд, спросил: «Сэр, поклянитесь своей честью и ответьте мне, говорили ли вы с Наполеоном Бонапартом на протяжении последнего месяца о чем-либо, помимо проблем, связанных с медициной?» Я ответил, «что, возможно, мы о чём-то и говорили, но эти беседы не представляли никакого интереса!» — «Я не позволяю вам, сэр, судить о том, представляли ваши беседы интерес или нет. Вам не разрешается беседовать о чем-либо с Наполеоном Бонапартом, кроме бесед на медицинские темы, да и то только тогда, когда вас вызывают к нему в связи с его болезнью. Разговаривали ли вы с кем-либо из его окружения?» — «Конечно, сэр, разговаривал».
Не ожидая моих объяснений по поводу того, разговаривал ли я с лицами из окружения Наполеона на медицинские или другие темы, губернатор, буквально взорвавшись, заявил мне: «Вам не разрешается, сэр, ни о чем говорить с кем-либо из лиц окружения Наполеона, которым предписаны те же ограничения, что и самому ему, за исключением проблем, связанных с медициной, и только тогда, когда вас вызовут к больному. Закончив беседу с больным, вам следует немедленно покинуть его. Вам возбраняется находиться среди них, если только вас не вызовут в связи с возникшей медицинской проблемой. Беседовали ли вы с кем-нибудь из них о чём-либо, помимо медицинских тем?»
Я ответил, сославшись на указания, данные мне им самим, что я не беседовал ни с кем из них о чём-либо, помимо медицинских проблем. «Вы, сэр, как всегда, не отвечаете мне прямо. Вы имеете привычку отправляться в город, когда приходят корабли. Я не одобряю эту вашу привычку. Вы отправляетесь в город, чтобы собирать новости для генерала Бонапарта». Я ответил губернатору, «что я являюсь английским офицером и, как таковой, не откажусь от своих прав; более того, я, как и другие английские офицеры, желаю приобретать предметы первой необходимости, как только их выгружают с прибывающих на остров кораблей, до того, как их начинают продавать по повышенным монопольным ценам. Поэтому, если губернатор намерен запретить мне появляться в городе, то я прошу вручить мне соответствующее письменное распоряжение».
63
Когда я покидал остров Святой Елены летом 1818 года, ни одна из гравюр так и не была прислана отцу молодого Наполеона.