Продолжая сочувственно смотреть на Катарин, он произнес:
— Боже мой, мне показалось, что ты задыхаешься. Что произошло? Ты уверена, что сейчас с тобой все в порядке?
— Да, сейчас все хорошо. Спасибо, Терри. Я и сама не знаю, что со мной. Может быть, из-за пыли. У меня пересохло в горле. Этим можно объяснить приступ, но все равно это очень странно. Я уверена, что буду чувствовать себя гораздо лучше, когда освобожусь от костюма и этого мерзкого парика.
Он кивнул и, не отводя изучающего взгляда от лица Катарин, как бы пытаясь окончательно удостовериться в том, что с ней все в порядке, спросил:
— Что ты делаешь сегодня вечером? Я пригласил несколько приятелей поужинать в Бакстонский клуб. Не хочешь присоединиться к нам?
Катарин отказалась с величайшим тактом, тщательно подбирая слова, чтобы не обидеть Терри. Он не часто рассыпал приглашения, и если уж оно звучало, то воспринималось на уровне королевского указания.
— Это так любезно с твоей стороны. К сожалению, у меня на сегодняшний вечер уже давно запланирован ужин с Кимом Каннингхэмом и его сестрой.
— И наверное, с Виктором Мейсоном? — Во взгляде Терри читалась явная заинтересованность.
Хотя Катарин была очень удивлена его вопросом, она решила не показывать вида и просто кивнула.
— Да, Виктор тоже будет. Но почему ты об этом спрашиваешь? Вообще-то я не знаю его настолько хорошо.
Терри пожал плечами и отвернулся в сторону:
— Я слышал, что он ухаживает за тобой. Ты же знаешь, что такие вещи — как шило в мешке, их все равно не утаишь.
У Катарин брови поползли вверх.
— Да здесь и скрывать нечего. Мы просто друзья, вот и все, — сказала она и направилась к двери, шутливо поблагодарив гримера за спасение бедной девушки. Он ответил ей с явной симпатией и в том же шутливом тоне.
— Что же, желаю тебе хорошо провести время, — сказал Терри. Он сел на диван, расправил на коленях короткую греческую тунику и начал расшнуровывать сандалии.
Холодный и отстраненный тон, которым он произнес последние слова, неприятно царапнул Катарин. Она не могла понять, за что заслужила такую немилость. Пробормотав пару слов благодарности и пожелав Терри того же, она тихо выскользнула из комнаты.
С огромным чувством облегчения она вошла наконец в свою уборную и плотно закрыла за собой дверь. В отличие от неубранной комнаты с беспорядочно раскиданными вещами, которую она только что покинула, на ее территории царствовал абсолютный и непогрешимый порядок. Все вещи были методично расставлены и разложены по местам. Костюмы висели ровным рядом на металлической вешалке, которую Катарин приобрела сама, решив, что стоявший здесь раньше шкаф чересчур велик и только загромождает комнату. Под костюмами была аккуратно расставлена обувь; рыжие парики, водруженные на подставки, были выставлены на низкий столик. Баночки и тюбики с театральным гримом, кремами, лосьонами, пудрой и другие необходимые принадлежности аккуратно расположились на туалетном столике.
Ее комната казалась абсолютно стерильной и трудно было предположить, что это — уборная актрисы. Даже обязательные поздравительные телеграммы, записки и открытки от членов семьи и друзей, обычно в живописном беспорядке заткнутые за раму зеркала в любой артистической уборной, отсутствовали в этой комнате. На самом деле, Катарин получила всего три телеграммы по случаю премьеры — от Терри, Сони и своего агента. На всем белом свете больше некому было пожелать ей удачи.
Театральная уборная была не только отражением чистой щеголеватой маленькой квартирки Катарин в Леннокс Гарденс. В ней проявлялись личные качества актрисы, и в первую очередь ее гипертрофированное стремление к порядку. Катарин не отдавала себе отчета в том, что эта чрезмерная чистота становилась ее фетишем. Выдвижные ящики ее комодов и туалетного столика как в квартире, так и в театре были буквально завалены грудами прекрасного белья, которое она неизменно меняла по крайней мере трижды в день. Она переодевала надетый с утра комплект перед спектаклем и меняла его после спектакля. В дни, когда у нее были утренние спектакли, она умудрялась поменять белье четыре раза, к вящему удивлению ее гримерши, Мэгги. Другие ящики были забиты горами чистых чулок и колготок, отглаженных носовых платков, дюжинами пар белых лайковых перчаток разной длины, немыслимым количеством шелковых и шифоновых шарфов в таком идеальном состоянии, как будто они только что с прилавка магазина. Каждая пара туфель знала свое место на специальной вешалке для обуви, шляпы аккуратно висели на стойках, сумочки были набиты бумагой, а аккуратно сложенные свитера лежали в пластиковых пакетах. Почти каждая вещь в ее платяном шкафу, начиная с повседневных платьев и кончая вечерними туалетами, висела на отдельной вешалке в специальном мешке, предохранявшем ее от пыли. Любая вещь, которую Катарин одевала хотя бы один раз, переходила в руки Мэгги для стирки или отправки в химчистку.