— Доктор Майк, я заказал для вас четыре места в утреннем почтовом дилижансе! — крикнул ей с противоположной стороны улицы Хорес.
— Большое спасибо, Хорес, — отозвалась Микаэла.
— Четыре? Зачем четыре? — удивился Мэтью. — Я вовсе не собираюсь в Бостон. Не могу же я оставить Ингрид здесь одну!
— Вернее говоря, ты не хочешь оставить Ингрид здесь одну, — поправила его Микаэла, стоя на пороге лавки Лорена Брея. — Я тебя понимаю, Мэтью. Но и ты меня пойми. С Ингрид, полагаю, за это время ничего не случится, а мне нужна твоя помощь. Ты единственный из взрослых, кто может меня сопровождать, — настаивала она.
Молодой человек внимательно посмотрел на свою приемную мать. Впервые она обратилась к нему с просьбой о помощи.
— Это действительно необходимо? — недовольно спросил он.
— К сожалению, да, необходимо, — ответила Микаэла. — Знаешь, в жизни часто случается, что приходится поступать против своей воли.
Мэтью попытался прочитать истину в ее глазах, но увидел в них лишь твердость и решительность. Наконец он откашлялся.
— Но я поеду с длинными волосами, даже если это твоей матери не понравится. Я хочу их отрастить, чтобы были как у Салли, — пояснил он.
Микаэла лишь вздохнула в ответ. Она не была расположена спорить. Споров ей хватит и в Бостоне. И она, отвернувшись от Мэтью, вошла в лавку.
Вечером Микаэла, и дети укладывали чемоданы. Салли проводил их до дому и остался, полагая, что может быть полезен. Но сейчас он бесцельно слонялся из угла в угол, не находя места, где никому бы не мешал. Микаэла, пожалуй, была права, усомнившись, что в этот вечер его помощь может понадобиться. Но потом она об этом и думать забыла.
И немудрено: с момента получения телеграммы ее мысли были заняты одним — чем больна ее мать? В сообщении Ребекки об этом не было ни слова. Ясно было, однако, что заболевание достаточно серьезное, иначе родные не стали бы срывать Микаэлу с места. Погруженная в эти тяжкие раздумья, Микаэла почти не обращала внимания на то, какие вещи дети суют в чемоданы. Только заметив мимоходом, что Брайен отложил в кучу предназначенных для Бостона вещей латаные-перелатаные штаны, она вернулась к действительности.
— Эти брюки останутся здесь, Брайен, — категорически заявила она.
— Но, ма, это ведь мои любимые штаны, — запротестовал Брайен.
— А ты, Колин, не забудь взять синее платье, да и розовое, пожалуй, тоже, — не слушая Брайена, распорядилась Микаэла.
— Мои лучшие платья! — удивилась девочка. — Представляешь, во что они превратятся в чемодане!
— Представляю, но наша прислуга Марта отутюжит их, и они станут как новенькие, — объяснила Микаэла, раздражаясь. — Они как раз подходят для Бостона.
— Бостон! Бостон! Бостон! — Мэтью сорвал с себя жилетку и со злостью швырнул на пол. — Я больше не могу слышать это слово.
— И тем не менее в ближайшее время тебе придется частенько его слышать, — произнесла Микаэла с неожиданной для себя самой резкостью.
— Я все-таки хочу взять с собой эти штаны, — заканючил Брайен. — Почему в Бостоне надо обязательно носить скучное тряпье?
— В Бостоне тряпья вообще не носят! — взорвалась Микаэла. — В Бостоне носят одежду. И мне бы не хотелось, чтобы мы выглядели там как старьевщики. И будь любезен делать то, что я тебе велю! — Едва закрыв рот, Микаэла поняла, что, по сути дела, она незаслуженно упрекает Брайена. Он, обиженный, заморгал глазами, и все вокруг замолчали.
Микаэла бросила на кровать платье, которое собиралась положить в чемодан, и выбежала из дома.
Она прислонилась к телеге, которую Мэтью оставил стоять перед сараем, и дала волю слезам. Наконец нашла выход тревога, снедавшая ее последние два дня, усиленная раскаянием в том, что она обидела самых близких ей людей.
Мягкое прикосновение к плечу заставило Микаэлу поднять голову. Салли погладил ее по волосам.
— Мне так неприятно, — выдавила из себя Микаэла, стараясь не всхлипывать. — Сама не знаю, что на меня нашло.
— Но ведь все так понятно. Твоя мать больна, ты волнуешься за нее, впереди долгий путь, — успокаивал ее Салли.
— Да, — кивнула Микаэла, — я и вправду очень волнуюсь за мать. Мы никогда не были особенно близки, но потерять ее было бы для меня большим горем. Но и возвращение в Бостон меня страшит. Сейчас мой дом здесь, — она обвела взором живописные окрестности, — однако я боюсь, как бы, находясь в Бостоне, вдруг опять не привязалась к нему — ведь там моя родина.
Салли с минуту молча смотрел на нее, затем притянул к себе и прошептал ей на ухо: