Глаза Мадди наполнились слезами.
— Я была так одинока в этих ужасных школах-интернатах. Я чувствовала себя совсем покинутой. — Снова вырывались у нее с такой злостью, что Мадди сама испугалась — не меньше Фелисити.
Фелисити кивнула, не пытаясь оправдываться, но также отказываясь приносить извинения.
— Хотела бы я лучше совмещать роли деловой женщины и матери. Матери-одиночки, замечу. Я делала все, что могла. И тоже, поверь, очень часто страдала от одиночества. Бывало, сижу ночью в полной тишине в каком-нибудь отеле и борюсь с собой — мне хотелось просто позвонить в твою школу и потребовать, чтобы они отправили тебя ко мне ближайшим рейсом на самолете. Наши встречи были такими короткими. Но мне казалось, что нельзя нарушать распорядок твоей жизни. Может быть, я ошибалась.
Слова матери несколько смягчили боль Мадди. Она смогла наконец поверить, что ее мама по-настоящему о ней заботилась. Искренне любила ее. И собственный ее опыт в прошедшую неделю с Тимми… да и с Майклом тоже… помог Мадди понять, как бывает трудна любовь… и сколько горечи в материнстве.
В этот момент Тимми громко и непривычно срыгнул. Обе женщины рассмеялись, расставаясь на миг со сладостно-горькими воспоминаниями.
Тимми смотрел на них обеих и хихикал.
— Он — прелестный малыш, — сказала Мадди. Фелисити взглянула на дочь с нежной улыбкой.
— Не совсем такой, какой была ты. — Она резко передала Тимми дочери и пошла в холл за сумкой. Вернулась на кухню и достала свое портмоне. Открыла его в том месте, где было отделение для фотографий.
Там лежала только одна фотография — старая, с потрепанными краями.
Фелисити очень осторожно извлекла ее и протянула Мадди.
Мадди долго молча разглядывала фотографию, в то время как Фелисити стояла позади дочери.
— Посмотри, какая ты была ласковая. Ты любила прильнуть ко мне — вот как на фотографии. Тебе было почти столько же, сколько сейчас Тимми, когда тебя щелкнули. Я только вытащила тебя из кроватки, ты была еще сонная, но, увидев, что я улыбаюсь, сразу же улыбнулась в ответ. — Фелисити полезла в сумочку за платком и вытерла глаза. — Посмотри, ты была красивым младенцем, Мадди. Прелестной, красивой, замечательной малышкой. — Фелисити обняла стоявшую к ней спиной Мадди и прижала к своей груди. — Если я тебя чему и научила, дорогая, — спокойно сказала Фелисити, — так это добиваться желаемого. Мне никогда не хотелось, чтобы ты чего-то лишала себя. Я говорю не только о карьере, Мадди. Я говорю о любви. О настоящей любви. О прочной любви. О любви, за которую ты готова сражаться. Я знаю, Майкл причинил тебе боль, но, возможно, когда он объяснит…
Мадди покачала головой у груди матери.
— Нет, я не хочу его объяснений. Я не хочу от него больше ничего.
Фелисити погладила волосы дочери.
— Ну, посмотрим, — тихо сказала она, — возможно, ты передумаешь.
— Нет, не передумаю, — упрямо сказала Мадди, выпрямляясь. Она повернулась, чтобы посмотреть на мать, и схватила ее за руку. — Ты должна помочь мне, мама. Если он вернется в пятницу, я не смогу его видеть. Не смогу. Ты поможешь мне?
Фелисити нагнулась и поцеловала макушку дочери.
— Я обещаю, Мадди. Оставь Майкла Харрингтона мне. — Ее карие глаза заблестели, как у встревоженной курицы-наседки. — Ты, возможно, не хочешь говорить с ним, но есть несколько слов, которые я должна сказать этому мужчине.
На лице Мадди мелькнула слабая улыбка. Сегодня утром она, вероятно, потеряла любимого, но приобрела мать.
Майкл прилетел в Бостон в пять вечера в пятницу. Он великолепно себя чувствовал. Его встречи с Барреттом и Эпстайном прошли гораздо лучше, чем он ожидал. Предстояло выполнить еще много подготовительной работы, но благодаря его стараниям колеса уже завертелись. Он был уверен, что его план осуществится, а значит, можно наконец сказать Мадди о его предложении. Это также означало, что пришло время сказать ей и про «Лямур». Он не сомневался, что его новое предложение сгладит то разочарование, которое она испытает, обнаружив, что ее обошли. Теперь все, что Майкл хотел для Мадди, могло осуществиться.
Он нашел автомат в аэропорту и позвонил своей сестре Синди.
— Привет. Мы только что сели. Послушай, в какое время праздничный обед?
— В семь часов. Почему бы тебе не прийти прямо сейчас — выпьешь, немного отдохнешь перед тем, как начнется это светопреставление.
Он засмеялся и взглянул на часы.
— Ммм, нет, мне нужно сделать один-два визита. Я буду там в шесть сорок пять.
— Ты придешь один?
— А?
Синди рассмеялась.
— Приведешь Мадди?
Майкл рассеянно потер подбородок.
— Вряд ли.
— Давай оставим вопрос открытым. Мы ведь всегда можем найти место за столом еще для одного человека. Поинтересуйся у нее — ты же сейчас к ней заедешь.
Майкл засмеялся.
— Ты не упустишь случая показать, какая ты, Син, догадливая.
— Мне бы хотелось думать, что я ясновидящая, но тебя, братец, видно насквозь… будто глядишь в стеклянное блюдо…
— Не увлекайся, Синди. Мадди — чудесная женщина. И у нас действительно есть… определенные чувства друг к другу. Но…
— Оставь эти речи, Майкл. Для меня не старайся — напрасно. Ты не сможешь убедить меня, я знаю, что ты на крючке. Сам себе заговаривай зубы, хорошо? Но я-то убеждена, что ты впустую потратишь время. Мне она нравится. Так и скажи ей, когда увидишь.
Огорошенный Майкл буркнул:
— Ладно. Скоро увидимся.
Повесив трубку, он еще с минуту смотрел на нее. Может, позвонить Мадди отсюда и сказать ей, что он заедет на несколько минут перед тем, как отправится на семейный обед? Майкл надеялся возвратиться в Бостон пораньше, днем, но не получилось. Взглянув на часы, он решил, что она сейчас как раз на пути домой. И лучше всего сразу поехать к ней.
Выехать с места стоянки в аэропорту в час пик было делом нелегким. Это требовало определенной решительности и ума. Того и другого у Майкла Харрингтона, к счастью, было достаточно.
За пять минут он выбрался на скоростную магистраль. Он неожиданно зевнул. Это были тяжелые три дня. И он признался себе, что отчасти измучен потому, что ему приходилось тратить значительные усилия, отгоняя соблазнительные видения Мадди. Они появлялись внезапно, захватывали его врасплох. В квартире. На встречах с Барреттом и Эпстайном. В ресторанах. На стоянке такси.
Мадди. Он видел ее так отчетливо. Вот она смеется. Краснеет. Укачивает Тимми на руках. Лежит, обнаженная, на своей постели, ее прекрасное, восхитительное тело пылает страстью. Это тело, которое так созвучно его телу… Мадди…
Он застрял в пробке на полчаса, прежде чем выехал через тоннель Коллоран на Юго-Восточную скоростную магистраль, после чего свернул на шоссе, ведущее к дому Мадди, и был там в шесть часов.
Черт побери, думал он, устремляясь к лифту и давя на кнопку. У него не хватало времени на Мадди. И совсем не оставалось времени, чтобы принять душ и переодеться перед обедом.
Лифт остановился на этаже Мадди. Майкл бросился через холл к ее квартире. Интересно, у Мадди ли еще Тимми, или Линда уже забрала его? Майкл соскучился по этому шустрому ребенку.
Он нажал на дверной звонок. Что же она так долго не открывает? Может быть, ее еще нет дома? Он снова надавил на звонок.
— Кто там?
Голос женщины, но не Мадди. Фелисити. Да, это она.
— Это я, Фелисити. Майкл Харрингтон.
— А!
Майкл был удивлен ее тоном и еще больше озадачен тем, как долго она возилась с замком и открывала дверь.
— Мадди еще не пришла? — Он бросил на Фелисити изумленный взгляд. Где весь шарм и живость? Ее лицо, суровое, жесткое, будто было высечено из гранита.
— Мадди дома. — Голос ее был холоден как лед. Радостные чувства Майкла скукожились, словно цветы на морозе.
— Что случилось?
— Мадди не хочет вас видеть.
— Что это значит?
— О, мистер Харрингтон, я полагаю, вы прекрасно знаете, что это значит.