Перед лицом висела опорная перекладина, и доктор Хэнсон предложил мне опробовать ее. Молниеносно обхватив шест и подтянувшись, я впервые увидел биопротезы, заменившие ноги. Пошевелил пальцами, подвигал коленями – превосходно! Мне не терпелось вернуться в строй, – доктор Хэнсон сказал, что если быстро освоюсь, осуществить это можно будет на этой неделе. Как раз формировался новый батальон из таких же калек, как я, способных, благодаря металлическому каркасу на теле, заменить десяток обычных бойцов. Четыре месяца больничного заточения, во время которых происходило «сращивание» моего тела и искусственных частей, не прошли даром: накопленная внутренняя энергия искала выход.
- Айрон, ты сможешь, - подбадривал меня Джон, хотя поддержка мне явно не требовалась, все работало безупречно. Я легко спустил ноги с кровати, не заметил, как встал. Протезы были феноменальным достижением человеческого гения. Грохот, сопровождающий шаг, подсказал, что благодаря большой доле металла тело стало в два раза тяжелее, но веса я совершенно не ощутил. Я вообще мало что чувствовал – мозг передавал команды напрямую конечностям, при этом к отсутствию тактильных ощущений мне еще придется привыкнуть.
Занятия длились несколько часов, пока я не научился идеально управлять новым телом. Джон все время находился рядом, подсказывал, давал советы, хотя многие не одобряли нашей дружбы, – считали, что чрезмерно близкое общение плохо скажется на моем боевом духе и будущей службе. Я должен был думать лишь о войне, не забивая голову ненужными вещами.
Это было легко: ведь ничего, кроме сражений, я не помнил. Война началась еще до появления на свет моего деда, продолжалась до моего рождения и сейчас не закончилась. Я знал, что был рожден бойцом, и то, что не погиб, потеряв руки и ноги, значило очень многое. Мог пожалеть об утрате, если б остался на всю жизнь инвалидом, ненужным балластом стране, себе и близким, но судьба распорядилась иначе, и я был счастлив остаться в строю, пусть в новом, не совсем полноценном обличии. Последние месяцы я прожил в убеждении, что создан для большего и переживу теперь любых врагов. На мониторе, украшающем стену моей больничной палаты, круглосуточно показывали вести с фронтов, и головокружительный успех нашей великолепной техасской армии лишь укреплял в каждом солдате уверенность в собственной непобедимости и силе. Всем, кто волею судьбы оказался временно недееспособен, не терпелось вернуться на фронт, отомстить за нанесенные раны, за уничтожение наших городов, полей и людей.
У меня к оркам – так уничижительно мы называли противника, чуть переделав изначальное, не менее унизительное «йорки», – была еще и личная вендетта. В голове при пробуждении застряло имя Эмили, но я не знал, кто она такая, не помнил, как выглядит. Джон просветил меня в детали трагедии.
- Вы жили в Ричмонде, – сказал он, опуская глаза под гнетом тяжких воспоминаний. Это было еще тогда, когда я лежал беспомощный и неспособный двигаться. – Орки оттеснили нас в Сомерсет, а когда мы отбили их наступление и вернулись в Ричмонд, там не осталось никого живого. Даже женщин и детей не пощадили… оставили лишь пепелища и развалины. Боюсь, Эмили уже нет в живых.
Ярость накрыла меня с головой, - хотя я не помнил лица Эмили и не знал, сколь многое нас связывает, не мог простить врагам ее смерти.
- Ты в этом уверен? – Ведь оставался еще шанс, что жители могли спрятаться в старой шахте метро или вообще эвакуироваться из города заранее.
- Я видел руины своими глазами, - шепотом поведал Леон, покачивая головой, - там не мог выжить никто, Айрон.
- Ты был там?
- Да, был, - коротко ответил Лев, стыдясь смотреть на меня, хотя я не мог винить его за жестокость вражеской армии.
С тех пор я поклялся, что отомщу за смерть девушки, и отныне жил одной этой надеждой. Даже если представить, что Эмили была бы жива, уже не было смысла в моем к ней возвращении, я больше не был полноценным мужчиной… Я стал смертоносной машиной, непобедимым солдатом, в создание которого вложена огромная сумма денег и в памяти которого нет любви, только война. Мое место – на поле боя. Цель – уничтожение врага. Любой, кто встанет на пути у армии стилфайтеров – мертвец. Неисчислимые полчища стальных солдат, неукротимыми волнами движущиеся на север, юг, восток и запад, не остановятся, пока не встретятся на другой стороне земного шара, и только тогда, когда не останется тех, кто в состоянии им сопротивляться, закончится война. Это наша святая миссия.
____________________________________________
Огайо, Индианаполис, сентябрь 2571
- Напра-во!
- Расступиться на три метра!
- Неплотной шеренгой, движения рав-ны!
- Цель – город Индианаполис! – Эти голоса звучали в голове, команды подавались напрямую мозгу, телом управлял сейчас не я. От дисциплины зависели наши жизни. Батальон должен действовать как единый механизм, слаженно и быстро. Этого можно достигнуть только руководством извне.
Батальон двигался синхронно, в едином ритме: раз-два, раз-два, раз-два, раз-два. Неустанно работали могучие ноги, толкая вперед две сотни послушных бойцов, безжалостных карателей. Незачем думать – в операторской подумают за нас. Мы контролировали лишь длину прыжка, находили оптимальное место приземления: некоторая свобода действий. Остальное – конечную цель, время и место нападения – выбирал оператор, военный с большим опытом в тактике и стратегии боя. В длящейся десятилетиями войне перелом наступил именно благодаря таким, как я, практически неуязвимым солдатам. Кроме силы, выносливости и защиты, от других бойцов нас отличала абсолютная преданность, произрастающая из благодарности за продленную жизнь, за подаренный шанс еще послужить стране. Нас не выкинули на обочину истории, не оставили медленно умирать от ран и голода, как происходило с солдатами в других частях света. Нам вновь дали в руки оружие, и мы мстили противнику за все.
Никто не мог встать на пути стилфайтера, любой, кто не сложит оружие, погибал. Но даже и тогда мы никого не щадили, ведь враг, оставленный за спиной, мог оказаться поопаснее врага на противоположной стороне боевого поля. Не допустить диверсантов в тыл, сохранить секрет наших побед – одна из главнейших составляющих успеха. В мире, где превосходство вооружения одного противника над другим давно утрачено, крайне важно было не допустить утечки информации. Иначе мы могли потерять все, чего достигли за десять последних кровопролитных лет – уверенности в полной тоталитарной победе над всем миром. Так что любой, кто становился свидетелем нашей тайны и мог передать знания потенциальным противникам, автоматически уничтожался. Мужчины и женщины, старики и подростки. Лишь маленькие дети, еще неспособные анализировать и запоминать, имели шанс. Их отправляли в специальные лагеря, где растили из них новых солдат, воинственных и непримиримых.
Это могло показаться жестоким и даже безнравственным, но не после того, что враги сделали с нами, с нашими домами. Никогда не забуду хроники сожженных городов, пустые оконные квадраты разрушенных зданий. Больницы, переполненные ранеными, нарвавшимися на мины. Все это требовало обязательного возмездия, и мы не церемонились с захватчиками и убийцами. Такова цена войны, она не терпит ни слабости, ни сострадания.
- Скорректировать движение! Два градуса северо-северо-запад. – Властный приказ, и все две сотни стилфайтеров одновременно изменили направление. Впереди уже показались первые дома некогда красивого и величественного города. Предрассветная тишина была обманчиво безмятежной, - скорее всего, на подступах к стенам нас ждет беспощадный минометный обстрел.
Я на бегу проверил крепления одежды: шейный хомут, пояс, манжеты. Да, издали мы, должно быть, выглядели, как обычные солдаты, но это было не так. Высокопрочный материал, используемый при пошиве, создавал лишь видимость военной формы. На самом деле это был особый скафандр, предохраняющий, - нет, не от пули, от зоркого глаза. Враг не должен был узнать, что прячется под ним. Голову прикрывали пуленепробиваемые шлемы, уязвимые части: лицо, защищенное прочным, хоть и пробиваемым пулями крупного калибра пластиком, и мозг, который ничем невозможно уберечь от сотрясений. Но прежде, чем враг понимал, куда нужно целиться, он уже был мертв.